Любой научный администратор должен приходить в ужас от того, что он отвечает за вещи, которые невозможно контролировать. Преодолеть это состояние можно двумя путями: или доверяя подчинённым, или генерируя защитное поле бюрократии, в котором цепочка приказов полностью снимает ответственность с начальника.

А теперь подробнее. На тему управления в науке наталкивают новости с мест о попытках учёта рабочего времени и большой спор в чате между сотрудниками и новой администрацией ИППИ РАН.

Для начала поставим два фундаментальных вопроса. Первый: возможно ли контролировать работу учёного в данный момент или на коротком периоде? Второй: можно ли куда-либо (пере)направить исследования внешними силами, а если да — то как и за какое время?

Ответ на первый вопрос для меня очевиден: контролировать либо вообще невозможно (для теоретиков), либо крайне трудозатратно и поэтому бессмысленно (для экспериментаторов). По теоретику просто-напросто не видно, работает он или нет. У него может быть открыто три десятка вкладок со статьями, графики и какой-то код, но при этом — ноль мыслей в голове. Впрочем, экспериментатор тоже может деловито ходить вокруг установки, переставлять приборы и перетыкать разъёмы безо всякой пользы, что способен отловить лишь приставленный к нему профессионал в той же области. То есть, присутствие на рабочем месте ничего не говорит о продуктивности, а для теоретика, как правило, не является даже необходимым условием для выполнения работы.

И тогда совершенно ясно, что любые попытки формализованного контроля присутствия на рабочем месте или сбора отчётов за отработанный день/неделю являются на самом деле мерами для подстраховки администратора и поэтому лишь раздражают, а не дисциплинируют сотрудников. Цель таких мероприятий — снять с себя ответственность, предъявив доказательства контроля вышестоящим. Осмысленной может быть только комплексная оценка научных результатов по итогам как минимум одного-двух лет работы, а лучше 3-5 лет. В идеале, аттестация как раз и нужна не только для рассмотрения проделанной работы по существу, но и для обсуждения вопросов о присутствии на рабочем месте, множественных аффилиациях, вкладе в статьи и т.п.

Ответ на второй вопрос сложнее. В целом перенаправить исследования можно, но явно не под мимолётные приоритеты, которые проживут пару-тройку лет. Собственно, процесс переквалификации исследователя на новую тему занимает не один год, и поэтому нужна уверенность в финансировании и актуальности в среднесрочной перспективе. Такое прогнозирование доступно для редких талантливых учёных-организаторов. Ну а чисто административные методы имеют мало смысла, поскольку замаскировать старое дело новыми словами можно практически всегда. Таким образом, реальная смена направления работы доступна лишь при совпадении ряда условий.

Далеко не каждый администратор честно отвечает себе на эти вопросы: трудно признавать, что ты слабо управляешь процессом, в котором оказываешься крайним. Замечу к слову, что желательно ещё и нарушать законы по мелочам, чтобы ускорять закупки, находить реактивы и умудряться делать пресловутые ремонты в туалетах. Позиция не самая приятная.

К сожалению, далеко не все находят в себе силы доверять сотрудникам в таких непростых условиях и априори предполагать, что те добросовестно трудятся. Как следствие, начинаются попытки имитационного контроля: время пересечения проходной, количество высиженных часов в неделю, еженедельные отчёты и т.п. Всё это не особенно мешает бездельникам бездельничать, но не даёт нормально работать добросовестным учёным. На мой взгляд, если администратор находится на таком уровне недоверия с коллективом, то становиться руководителем попросту не нужно.

Когда слушаешь советы одних и тех же экспертов ВШЭ, а распоряжения отправляешь в Омский политех

источник

Как вы знаете, я редко пишу собственно о научных результатах, но иногда делаю исключения. Сегодня повод действительно серьезный: зарегистрирован первый в мире препарат от болезни Бехтерева, уже скоро он может пойти в производство. Болезнь Бехтерева — это достаточно распространённое аутоимунное заболевание, при котором антитела атакуют хрящевую ткань и суставы, что приводит к их постепенному окостенению и потере человеком подвижности.

Работа над препаратом велась под руководством академика РАН Сергея Лукьянова, в ней принимали участие учёные из РНИМУ имени Н.И. Пирогова, Института биоорганической химии РАН, Национального медико-хирургического центра имени Н.И. Пирогова и НИИ ревматологии имени В.А. Насоновой.

Популяризатор науки и сотрудник ИППИ РАН Александр Панчин опубликовал видео с обзором ситуации в институте, оно успело набрать 160 тысяч просмотров за полтора дня. Напомню, в Институте проблем передачи информации РАН без каких-либо рациональных причин насильно назначили и.о. директора, выборы бесконечно откладываются, идёт непрерывная борьба между коллективом и новой дирекцией.

Как ни трактуй этот конфликт, факты упрямы и однозначны: из ИППИ РАН бегут люди, причём не только сильные учёные, но и административные работники. Распадается уникальный междисциплинарный институт, где работали вместе биологи, информатики, математики и физики.

Как исправить ситуацию? Просто дать коллективу возможность провести выборы директора, как это и положено по уставу, а затем позволить избранному кандидату спокойно работать без давления со стороны различных покровителей и доброжелателей.

https://t.me/ScienceInquisition/842

Хочу обратить внимание подписчиков на уголовное дело в отношении члена-корреспондента РАН О.А. Кабова. Это опасный прецедент.

Кабову вменяется ненадлежащее выполнение работ десятилетней давности (!) по научному проекту в рамках ФЦП "Исследования и разработки". Как сообщают коллеги Кабова, обвинение строится на дилетантской экспертизе, претензии в которой касаются в основном оформления отчёта не по ГОСТу и тому подобного.

Дело подробно освещает в своём канале академик Хохлов, см. репост далее:

На фоне дискуссий об отмене обществознания в 6-8 классах я решил почитать единственный разрешённый учебник для 6 класса, гуглится без труда. Впечатляет.

Я встретил текст без логики и структуры, написанный покровительственным тоном. Последовательность изложения настолько слабая, что учебник больше всего похож на результат игры в "Чепуху" (где каждый следующий игрок пишет предложение, загибает листок и передаёт другому игроку).

Бесценные квадратные сантиметры учебника пущены на многочисленные и унылые назидательные вставки, стоковые картинки и ничего не иллюстрирующие схемы. Это пример "гуманитарного" текста в самом худшем смысле слова: где определяемые слова невозможно понять, если не знать их значений заранее, мысль всё время скачет, а брошенные в начале раздела вопросы так и остаются без ответов. Отдельно доставляет искусство классификации.

А насчёт предмета "Обществознание" отвечу так: в 6-7 классе необязательно, а в 8 классе вполне можно. Но, самое главное, точно не по таким учебникам.

Отмечу очень конструктивный пост Марии Моисеенко о пиаре университетов.

Во-первых, простое наблюдение. Одна из главных проблем официальных соцсетей вузов — это их пугающая похожесть. Причём сходство видно и в тематике контента, и в тоне текстов, и в оформлении. Паблики многих университетов буквально нельзя отличить между собой. Соответственно, однородный поток одинаковых материалов не вызывает у читателей ни живого отклика, ни минимального интереса.

Я бы предположил, это связано с боязнью принимать решения в области коммуникаций: безопаснее сделать аккуратненько и стандартно, да и к тому же нельзя пропускать обязательные инфоповоды. Кроме того, даже при большом энтузиазме пресс-службы её возможности по публикации материалов за рамками стандартной повестки будут ограничены согласованиями с ректорами-проректорами, что гасит инициативу и тормозит процесс (в сфере, где каждый час просто бесценен).

Отчасти похожесть проистекает ещё и из синдрома копирования: рядовой ректор видит социальные сети ведущих университетов и требует делать "как у людей".

Соглашусь также и с тем, что преодоление проблемы похожести может идти через привлечение профильных специалистов университета — преподавателей, учёных, работников различных служб — к подготовке публикаций в соцсетях. Причём их роль не должна сводиться к стандартному комментарию о своей последней статье (они редко бывают интересными и понятными). Куда больший отклик вызовут посты с авторской позицией по состоянию отрасли, проблемах в подготовке студентов, предложениями по развитию вуза и так далее. Это формирует ту самую субъектность, которую сами сммщики произвести не смогут.

Естественно, такой подход снова упрётся в проблему согласований. Но тут отмечу, что конструктивное мнение не обязано сводиться к потоку критики, хотя её существование всё равно придётся допустить. Интересный и вовлекающий читателя материал не может быть рафинированным рассказом о череде успехов, поскольку никогда не выглядит правдивым. Собственно, поиск баланса между демонстрацией успехов, объективностью и субъективным мнением автора может происходить через выбор правильного тона материала, чем и должны бы, по идее, заниматься специалисты по коммуникациям. Базовый совет заключается в том, что сложные темы должны подаваться с опорой на конкретные факты, а не на эмоции, и не допускают оперирования стереотипами в духе "у нас всё плохо" или "у них всё идеально".

Действительно, университет — это место, где можно думать, спорить и аргументировать. Безусловно, с уважением ко всем сторонам и не скатываясь к истерике. В идеале, именно такой образ и должны формировать университетские социальные сети.

Продолжу парад очевидных наблюдений на наболевшие темы. Я давно хотел понять, что именно так раздражает в подавляющем большинстве публичных стратегических сессий и панельных дискуссий. И что конкретно сделало "стратегическую сессию" практически именем нарицательным для оторванной от жизни болтовни на общие темы, как минимум в научно-образовательной сфере. Поскольку количество этих мероприятий растёт, а география ширится, феномен требует какого-то осмысления.

Попробую выделить три главных источника раздражения:

1) Отсутствие намерений принимать какие-либо решения по итогам обсуждения. Да, не всегда удаётся договориться о конкретных действиях с первого раза. Но зачастую у участников нет даже такой цели, а реальная цель — это взаимное одобрение и произнесение нужных ключевых слов, демонстрирующее ориентацию в повестке (искусственный интеллект, импортозамещение, индивидуальные образовательные траектории, абырвалг).

Близкий признак — это, собственно, отсутствие реальной дискуссии. Для принятия плана действий требуется согласование интересов разных сторон, что всегда приводит к столкновению позиций и предметным спорам. Если такой цели не стоит, то можно и не дискутировать.

2) Игнорирование первостепенных проблем. Классический пример — благообразные дискуссии о состоянии школы и дефиците педагогов при умолчании об уровне зарплат учителей в регионах. В целом о подменах проблем на более удобные я писал в канале на пару постов выше.

3) Неквалифицированные выступающие, в том числе специалисты по всем вопросам. Типичная ситуация — докладчик, рассуждающий о стратегиях в области высшего образования, но не владеющий нормативной базой (которая делает невозможной реализацию высоких идей). Или абстрактные рассуждения об импортозамещении без конкретных представлений о технологической цепочке и состоянии её звеньев. В совсем уж комических случаях — "эксперты", авторитетно высказывающиеся вообще по любым темам, от карбоновых полигонов до укрепления семьи.

В совокупности получаем эталон стратегической сессии или панельной дискуссии: неквалифицированные в конкретном вопросе люди собрались перечислить ряд второстепенных тезисов, одобрить друг друга, сделать селфи и разойтись.

И в качестве дисклеймера: да, неформальное общение между руководителями и простое согласование позиций безусловно полезны, даже если не приводят мгновенно к каким-либо изменениям. Но, во-первых, не десять раз в году, а во-вторых — действительно согласование позиций, а не повторение мантр, актуальных на текущий год.