Телеграм канал «Структура наносит ответный удар»

Разобраться во множественных личностях Эндрю Эбботта чудовищно сложно, поэтому я последовательно сравнил его с Кристофером Ноланом, Иммануилом Кантом, сценаристами The Wire и авторами советских учебников по биологии. Это первая лекция по социологии знания на канале. Будут новые. Так что подписывайтесь. https://youtu.be/w114tvEMfSo

Разобраться во множественных личностях Эндрю Эбботта чудовищно сложно, поэтому я последовательно сравнил его с Кристофером Ноланом, Иммануилом Кантом, сценаристами The Wire и авторами советских учебников по биологии. Это первая лекция по социологии знания на канале. Будут новые. Так что подписывайтесь. https://youtu.be/w114tvEMfSo

Общество государств, часть первая Говорят, что лучшая книга – это та, где автор четко разложил все то, о чем вы только интуитивно догадывались. Для меня такой стал сборник лекций британского правоведа Мартина Уайта о теориях международных отношений. У него редкий талант: уважать своих оппонентов, досконально разбираться в их тезисах и аргументах, но при этом по-британски траллить их. Надо сказать, что мне не просто нравится читать лекции Уайта – я уже успел получить порцию совершенно нездорового нервного возбуждения от смеси его юмора и логики. Уайт посмеивается над Гоббсом, родоначальником традиции реализма. Как мы знаем, тот полагал, что все люди грешны. Без принуждения сверху они-де будут вести себя ужасно. Но почему тогда Левиафан представляется реалистам надежным носителем общих правил? По идее, он должен быть еще более коррумпирован, поскольку его основывали самые грешные из всех возможных людей. (Этот контраргумент работает и против зеркального представления Руссо о всеблагих людях, которые, тем не менее, тысячелетиями заковывают своих собратьев в цепи.) Ладно, оставим происходящее внутри государства – все-таки мы говорим о международных отношениях. Тут реалисты претендуют на то, что они могут четко взвесить собственные интересы и интересы других игроков, а значит, принять аморальное, но единственное правильное решение. Однако если, по Гоббсу, все обманывают, предают и вообще ведут себя, нарушая любые правила, то как вообще можно что-то рационально подсчитать? Получается, что реалист может вести себя рационально только в системе, где существуют хотя бы какие-то правила, не сводящиеся к голым интересам. Ну или последовательный реалист – это психотик, который хаотично размахивает заточкой направо и налево. С точки зрения Уайта, это более исторически верный образ, но куда менее привлекательный теоретически. Уайт предлагает выход из реализма, который, на его взгляд, предвосхитил один из классиков этой традиции – Ницше. Люди – это животные, которые могут давать и сдерживать обещания. Отсюда мораль в международной политике может быть только предельно минималистической: это всего лишь способность сковывать себя правилами. Для Уайта, который в молодости разрывался между антивоенным активизмом и учебой у родоначальника британского реализма Эдварда Карра, именно такая скромная основа и становится выходом из тупика сурового мира господства силы и эгоизма.

Пересмотрел «Оппенгеймера». Фильм показался еще более величайшим, чем в первый раз. Нужно смотреть всем, кто интересуется Холодной войной. Один момент неожиданно растрогал до слез: когда молодые Оппенгеймер и Раби едут в поезде и обсуждают, что за новая модная штука такая – квантовая механика. И тут внезапно вспомнилось, как мы с моим другом Зайцем едем ранним темным морозным утром на трамвае по улице Троллейной вдоль бесконечных гаражей… Шестиклассники… И с восторгом обсуждаем только что выученный Принцип Дирихле, который мы скоро собираемся дропнуть на олимпиаде против наци… то есть против наших заклятых врагов из Гимназии №1 и Лицея №130. Can you hear the music?

Над чем работают, о чем спорят историки На ASEEES было много потрясающе интересных панелей. Как и в прошлом году, я постарался посетить все, что хотя бы отдаленно касалось Холодной войны. Здесь я перескажу только ту панель, которая была посвящена критике трендов в современной историографии СССР. Она буквально взорвала мне моск, потому что на нашем с коллегой Кондрашевым курсе мы как раз непримиримо спорили о почти всех поднятых там проблемах. Радость узнавания! Сначала Оскар Санчес-Сибони прошелся по моим любимым авторам вроде Лоренца Люти и Одда Арне Вестада с миросистемных позиций (точно так же, как Саша потралливал меня самого). По мнению Санчеса-Сибони, существующие подходы в глобальной истории СССР слишком зациклены на политике и идеологии, а экономику оставляют в стороне. Игнорирование потоков капиталов приводит к неполноценным, почти магическим объяснениям и разрядки 1970-х гг., и неолиберальных реформ 1980-х гг. После панели мне удалось немного посмоллточить с автором доклада. Было очень приятно познакомиться. Александр Херберт выдвинул интересное наблюдение: если читать американскую советологию через Хейдена Уайта, то доминирующим нарративным жанром становится трагедия. Типичная монография строится так: советская власть взялась за решение проблемы, намерения у нее были самые благие, но все равно все закончилось неудачей. Сам Херберт изучает крупные инфраструктурные проекты в послевоенном Ленинграде. Особенно его сейчас интересует система дамб и каналов – и вот в ней не было ничего трагического. Наоборот, это одна из самых масштабных и успешных транспортно-защитных систем в мире. Короче, нужно больше романа! Возможно, даже больше комедии! Наконец, Брайан Джигантино почти дословно повторил мой пост годичной давности! Плагиат! (Шучу-шучу!) Действительно, чувствуется некоторая усталость от бесконечной концептуализации СССР как империи с астериском, где этот астериск – всегда какой-нибудь якобы остроумный оксюморон. Забавно, что в зале сидел Рональд Суни, который резко открестился от публицистов рейгановской эпохи. Он стал вспоминать, как участвовал в разработке концепции «империи наций» в 1990-е гг., целью которой было как раз указать на парадоксальность советской политики, а не просто обозвать СССР очередным бранным словом. Еще был интересный комментарий из зала от исследовательницы, которая, к сожалению, не представилась. Она заметила, что в исследованиях Австрийской империи Габсбургов тоже хватает примеров диалектики государственного и национального строительства, но все относятся к ним на чилле. Возможно, и советологам термин «империя» стоит использовать как чисто описательный, а не нормативный. С этим, впрочем, согласились не все. Хотя для меня это как раз самый здравый подход.

Надо написать что-то про Шанинку, но нелегко подобрать слова. Вы знаете, что я давно дед инсайд и фейковую патетику не приемлю. Тем не менее, хочу сказать спасибо Ирине Дуденковой и всему коллективу социологического факультета, которые давали развиваться многим важным инициативам социологии социального и гуманитарного знания. Несколько проектов со мной и моими ближайшими коллегами и сейчас в разработке. Будем продолжать эту работу по мере сил, несмотря на последние события. Карлу Маннгейму тоже иногда приходилось ползать, чтобы дэвиды блуры и мартины куши потом смогли бежать.

Похвала технократии Я благодарен Александру Замятину, что он обстоятельно ответил мне на своем канале. Честно сказать, я по-прежнему не согласен с большинством его тезисов, но эмоциональный спор мне кажется более правильным способом общения, чем безучастное игнорирование тех, с кем не согласен. Хорошие реплики, которые пытаются примирить наши с Александром позиции, написали коллеги Красников и Матвеев. Что-то я разделяю, что-то – нет, но, опять-таки, опосредование полярных позиций никогда не бывает лишним. В данном посте я еще чуть-чуть проясню свои взгляды, которые кто-то назовет лево-технократическими, но мне такой ярлык не особо-то и обиден. Начну издалека. В российском оппозиционном публичном дискурсе давно в мейнстриме догматический праволиберальный взгляд на государство. В нем этот институт всегда про насилие и принуждение, так что его функции необходимо максимально приватизировать. Постсоветские «Doxa»-ориентированные левые недалеко уходят от этого мейнстрима. Разве что делают образ государства еще более карикатурным, а приватизировать функции предлагают не рынку, а неким горизонтальным сообществам. Мысль о том, что государство как аппарат и управляющие этим аппаратом элиты – это разные сущности, для меня очевидна. Но почему-то именно она сегодня выглядит радикальной. Среди моих друзей и родственников очень много бюджетников – мелких государственных служащих. В основном это женщины, которые за маленькую зарплату еженедельно решают ключевые проблемы населения и делают это довольно эффективно. Так что демонизацией аппарата я заниматься не готов. Напротив, считаю его поставщиком огромного количества публичных благ, с которыми не может справиться ни рынок, ни сообщества. Мне здесь ближе взгляд «Простые числа»-ориентированных левых за минусом их довольно смешного диетического сталинизма. Заменить последний критическим разбором глобального опыта балансирования сильного государства и демократической мобилизации – и уже будет лучше. Короче, читайте «Рабкор» – у них всегда самая нормальная позиция. Почти не шучу. Социальные ученые в моей картине мира в целом существуют вообще отдельно от государственного аппарата. Может, даже слишком отдельно, на мой взгляд. Где-то их пути пересекаются, конечно, но это просто два разных социальных поля. Априорное смешение объективизма социальных наук с контролирующим взглядом чиновника, полицейского и т. п. – это старый трюк французской мысли ’68 года, который звучит занимательно. Одна беда – эта концепция имеет мало общего как с реальной историей становления социального знания, так и с историей государственно власти. Вместе с тем многое из наработок социологов, демографов, институциональных экономистов вполне может сослужить хорошую службу в прояснении механизмов работы государства, а значит, и для его улучшения. Между хорошей наукой и хорошим государством нет автоматической связи, которая и была бы той пресловутой технократией. Однако я бы предложил именно ее выстраивать в разумных пределах. Как нам завещали Евгений Максимыч и Петр Альбертыч.