За три дня до днища рождения своего активно тестирую социальные взаимодействия.
Выхожу в люди, лакаю шампанское, задаю случайным белковым телам вопросы, ответ на которые я не то чтобы знать не хочу – я их даже толком не слышу. Не запоминаю их. Игнорирую, ощущаю посторонними шумами в двигателе, к которым и прислушиваешься лишь тогда, когда можешь починить всю махину. Но этот механизм из лени, рефлексии, тяжелой, липкой зимней неги с собачьим холодом – может только сам пройти по весне. Прямо сейчас тут ничего не наладится.
Все время спрашиваю себя: а вот люди, родившиеся в июле или хотя бы в августе – они вообще себя как ощущают накануне своих этих празднований? Приподнято-воздушными и наполненными? Выбирающими между вечеринкой на питерской крыше или шикарной афтерпати на подружкиной даче, где чей-то бодрый мужик жарит шашлыки, а чьи-то чумазые дети в надувном бассейне отмывают подобранного где-то в грядках котенка? И все, что их волнует – это чтобы водки хватило и чей-то бодрый мужик не воткнул шампур в чью-то не слишком расторопную задницу?
– Алеша, ну ептваю мать, ну переворачивай мясо, горит же!
– Не суй свой нос в мужской шашлык, Зинаида, твое дело – салат и дети.
– А баня будет?
– А пиво в холодильник кто-то убрал?
– Теперь он пьяный по твоей вине, царица, царица!
– Кто поставил это дерьмо? Я "шальную императрицу" просила! Сам ты одно и то же, Алеша!
Я даже чувствую этот шелест зеленых листьев, запах костра, дурную, пьяную, бодрую музыку и прикосновение прилипчивых мух. Красота же, когда вокруг все живое. Казалось бы – вот родись ты летом – и будет праздник в душе, будут мухи, понимающие, как тебе радостно, когда исполняется-то, увы, не тридцать. Но вокруг все мертвецки постылое.
Один красивый и нежный внимательный мальчик пишет мне каждый день небывалое: вот, ходил, мол, гулять. Ногами. По хрустящему первому насту, по колючему зимнему воздуху, по размазанным в гниль желтым листьям, по ноябрьской простуженной тьме. Блядь. Гулять? Я за три недели впервые вылезла в выходные наружу, ощущая себя кем-то вроде человека, вышедшего из комы. Нарисовала лицо – ух, красивая! – затянулась в белье и корсеты, влезла в чертовы каблуки – и понесла себя добрым людям. Люди двигаются. Трогают. Пахнут. Чем-то, знаете, вроде псины, что намокла под солью и снегом и еще до конца не просохла. Говорят, говорят, говорят. Пьют повально, как те медведи, что по дури не залегли в искупительную зимнюю спячку.
Ненавижу я ваш декабрь. Это глупо и непосильно жить условиях, где почти половина текущего года – это вечная эта тюрьма с ощущением отложенной жизни. В батарейном сухом тепле, спертом воздухе этом квартирном, на остатках ослабленных туш в ожидании сокодвижения. Типа надо чуть-чуть потерпеть, переждать до весны, не ослабнуть – и потом уже радостно жить, покидая свои берлоги. Есть на глобусе же места, где такого вообще не бывает, чтоб на зов "А пойдем гулять?" ты орала, как пьяная чайка, что вмерзает жопой в косяк: "Блядь, гулять? Ты погоду видел?" – и ложилась смотреть сериал, где каких-то киношных детей кто-то запер в сыром подвале. Ну, а хули, это декабрь. Все в подвале, кого не звали в страны, где потеплее жить. Круглый год, что вообще раздражает, потому что твоя стезя – это, максимум, пара месяцев, когда если и не тепло, то, хотя бы, светло и солнце.