Телеграм канал «Вкусное чтиво | ХХ век | Книги»

Сегодня ночью на Чукотке наступает Пэгытти. Чукотский Новый год. Не из телевизора. По звезде. Мы живем в стране, где Новый год бывает не один. Есть официальный. Есть Старый Новый год. Есть церковное новолетие. А на Чукотке есть еще один. Самый тихий. Пэгытти приходит в самую длинную ночь года. Когда темнота достигла предела и дальше начинается прибавление света. Для Севера это не образ и не поэзия. Это знак. Можно жить дальше. Накануне весь Анадырь шел в театр на новый спектакль академического чукотско эскимосского ансамбля «Эргырон». Спектакль про движение к свету. Про ожидание. Про рассвет. И это удивительно точно совпало с самим смыслом Пэгытти. Здесь Новый год не кричит. Он требует терпения. И, может быть, именно такого Нового года нам сегодня не хватает больше всего. А вы смогли бы встретить Новый год без шума, без фейерверков и без спешки. Просто пережить ночь и дождаться света.

Сто лет назад в Большом театре показали фильм, который не собирались хранить вечно. Его сделали для момента. Для времени. Для задачи. А он пережил всех. «Броненосец Потёмкин» до сих пор смотрят не из уважения к классике. Его смотрят потому, что он про простой и страшный выбор. Съесть то, что дают. Или отказаться и заплатить. В этом кино нет лозунгов для плаката. Есть гнилое мясо, страх, толпа и момент, когда человек больше не может. Не потому что он герой. А потому что он человек. Прошло сто лет. Мир стал другим. А сцена отказа осталась узнаваемой. Иногда история начинается не с революций. А с внутреннего слова «хватит». И вот вопрос без правильного ответа. А вы сегодня знаете, от чего лично вы готовы отказаться.

Есть еда, которую готовят, чтобы насытиться, а есть та, которую делают, чтобы год удержался. В книге «Русский Новый год» кухня именно такая. Не показная и не ресторанная, а живая, терпеливая, связанная с домом и временем. Царские супы, купеческие пироги, святочные пряники, советский оливье и холодец здесь не ради рецепта. Они как отметки на длинной дороге. По ним видно, как жили, ждали, надеялись и собирались за столом, даже когда было трудно. Эту книгу хочется дарить не тем, кто ищет гастрономические открытия, а тем, кто понимает, что вкус еды всегда немного про память. Про то, как долго мешали, как ждали, как делили. И если Новый год начинается с кухни, то эта книга как раз про то, зачем мы туда каждый раз возвращаемся.

Персиваль Эверетт «Джеймс» Мы слишком долго читали «Гекльберри Финна» глазами тех, кому дозволили говорить. Эверетт делает движение в сторону и предлагает посмотреть на ту же реку, тот же мир, но с другого берега. Это простое смещение меняет все. История детства превращается в историю выживания. Авантюра становится рассказом о страхе. А тема свободы вдруг перестает быть романтикой и становится вопросом с больным углом. Я ловил себя на ощущении, будто книгу держу не в руках, а внутри. Каждая глава напоминает, что истинный герой часто стоит в тени сюжета. «Джеймс» уже стал событием в мировом литературном процессе. И теперь у нас есть шанс прочитать его на русском. Это та книга, которая не просто переворачивает классику. Она заставляет признать: взрослый читатель должен возвращаться к привычным текстам, чтобы увидеть то, что в юности не мог понять.

Где на самом деле живет Дед Мороз?Москва, Карелия, Татарстан, Сибирь, Сочи или Великий Устюг. Десять дней дороги. В Москве Дед Мороз оказался аккуратным и собранным. С расписанием и очередями. Там сразу понимаешь: даже чудо любит порядок. В Карелии он живёт в тишине. Сначала лес и собаки, потом разговор. Без сцены и без крика. В Татарстане у него другое имя и другие сказки. И вдруг становится ясно, что Новый год бывает разным. Это не мешает ему быть настоящим. В Сибири праздник оказался физическим. Сначала холод и движение, потом тепло и покой. Радость приходит после усталости. В Сочи Дед Мороз не мёрз. И этим окончательно разрушил миф, что чудо зависит от погоды. А в Великом Устюге всё сложилось. Дорога, тропа, терем. Как будто не приходишь, а доходишь. Формально настоящий Дед Мороз, конечно, живёт в Великом Устюге. А по человечески он живёт в дороге. В том месте внутри, где взрослый человек вдруг перестаёт усмехаться и позволяет себе поверить.

Есть возраст, в котором многое перестаёт быть обязательным. Можно уже не спешить. Не доказывать. Не бежать за галочками. Мне за шестьдесят. И я на пенсии. И при этом я живу очень активно. Работаю, думаю, влезаю в новые дела, учусь тому, что раньше откладывал. Не потому что «надо». А потому что интересно. По данным ВЦИОМ, всё больше людей начинают воспринимать пенсию не как конец, а как особое время. Время, когда жизнь не прекращается, а просто меняет ритм. Это не отменяет трудностей, но возвращает человеку главное — выбор. Пенсия снимает шум. Оставляет тишину. И в этой тишине становится слышно, что тебе по настоящему важно. Если внутри есть интерес к миру, если хочется разговаривать, делать, быть полезным, возраст не мешает. Он, наоборот, помогает. Даёт спокойствие и опыт. Работа однажды может отпустить. А жизнь, если к ней относиться бережно, — нет.

В Эрмитаже открылась выставка, на которую можно ходить как на свидание. Не с человеком, а с культурой. Называется она «Искусство портрета. Личность и эпоха». Представьте зал, где собрались фараоны, римляне, русские купцы, персидские шахи, английские королевы и наши современники. И все молчат. Только смотрят. Не на художника. На нас. Некоторые лица похожи на время, которое их родило. У фараона взгляд вечный. У римлянка Юлии Домны глаза будто вспоминают прошлую жизнь. На таштыкских масках лежит такая тишина, что хочется говорить шепотом. А потом подходишь к портрету Крамского. И становится ясно, что это не музейный экспонат. Это совесть. Выставка работает до конца марта. Если хотите почувствовать, как культура собирается в человеческих лицах, смело идите в Николаевский зал. Там каждый портрет задает один и тот же вопрос. Как вы живете. И каждый зритель отвечает по-своему.