У меня с Лиссабоном отношения запутанные и поэтому безнадежно крепкие. Скованные одной ниткой. Вот оставьте ежа среднего возраста в магазине «Все для макраме» на 7 лет. Там и еж будет уже не тот, он будет спутанным, но нарядным, дыхание его будут перетягивать те самые каждые охотники, которые (почему-то) хотят знать, где сидит фазан. Ежа уже ежу не видно будет в зеркале. Магазин же тоже свою нервную систему в ежа пустит. Безболезненно. До ревизии товара.
Я нитки с иголок, фырча и чихая, снимаю и планирую из сора обстоятельств фенечку сплести. А потом и до сорочки дойдет. Хочу, чтоб Лиссабон был по плечу, размер M-маломерка. Да-да, китайская. Ну, до 1999 года и если мы про Макао. Мой размер. Можно два? А… такие больше не делают? Одна последняя осталась? Тогда оставьте, я еще вернусь, até logo! Кстати, а есть нитки белые?
Нагрудный карман сорочки — часть стратегическая. Центральный надсердяник с функционалом. Туда и проездной можно положить в трамвай и театр, пуговицу оторвавшуюся, кусок надкусанный булки. Но самое интересное у сорочки — ее манжеты. Оба два. Там иногда обитают запонки, а ниже их и сами руки доходят. Бывает, в перчатках. А бывает, что голенькие совсем, но с перстнем и заусенцами — скажут одни — а мы, ежи, назовем «травмированной жизнью кутикулой бахромистой».
Центр рубашки пусть телу ближе, пусть там все линии ветрувианского, ленинградского и лиссабонского человека сходятся, но самого тела под ним не видно. Воздуха мало, но тепло - да. Иногда еж набирается сил и выходит за рамки дозволенного, куда еще нитка его отпускает. Непростое украшение.
Лиссабон — сердцевина и спина. Большой Лиссабон — и воротник с вышивкой, и манжеты с запонками-кутикулами. Можно смотреть, трогать и наносить парфюмерию лишь в те самые области.
В канале «Большой Лиссабон» про культуру. Культуру большой жизни, гастрономии. Про искусство и политику, вино и чай, про широкий взгляд на наш компактный, размер M-маломерный, дом, что cozy и не запутывает, а чаще сплетает вместе.