По мнеию Нуриэля Рубини сейчас существует четыре сценария перспектив развития мировой экономики. Три из них предполагают появление потенциально серьёзных рисков для рынков, причём с далеко идущими последствиями.

Наиболее позитивный сценарий – «мягкая посадка». В этом сценарии центральным банкам развитых стран удаётся снизить инфляцию до целевого уровня 2%, не спровоцировав при этом рецессию. Существует также вероятность «почти мягкой» посадки. В этом сценарии также удаётся достичь целевого уровня инфляции, но с помощью сравнительно умеренной (короткой и неглубокой) рецессии.

Третий сценарий – «жёсткая посадка», когда для возврата к инфляции на уровне 2% потребуется продолжительная рецессия с потенциально серьёзной финансовой нестабильностью (больше трудностей у банков, а у участников экономики с высоким уровнем задолженности возникнут серьёзные проблемы с обслуживанием долговых обязательств).

Если усилия по обузданию инфляции спровоцируют серьёзную экономическую и финансовую нестабильность, тогда возможным станет четвёртый сценарий: центральные банки испугаются и решат допустить инфляцию выше целевого уровня, что грозит отрывом инфляционных ожиданий от якоря и появлением спирали роста зарплат и цен.

На сегодня в еврозоне уже зафиксирована техническая рецессия: ВВП снижался в четвёртом квартале 2022 года и в первом квартале 2023 года, при этом инфляция остаётся значительно выше целевого уровня (хотя она и снизилась в последнее время). В Великобритании рецессия пока что не началась, однако темпы роста экономики резко замедлились, а инфляция остаётся упорно высокой.

США столкнулись с резким замедлением темпов роста в первом квартале, хотя базовая инфляция всё ещё высока (она снижается, но по-прежнему выше 5%).

Тем временем в Китае восстановление экономики после коронавируса, похоже, застопорилось, что ставит под вопрос достижение установленных правительством на 2023 год сравнительно скромных целевых темпов роста – 5%.

Какой из четырёх сценариев наиболее вероятен? Хотя в большинстве развитых стран инфляция снижается, это происходит не так быстро, как надеялись центральные банки. Отчасти это объясняется повышенным спросом на рынке труда и быстрым ростом зарплат, что увеличивает инфляционное давление в трудоёмких отраслях сектора услуг. Кроме того, экспансионистская бюджетная политика продолжает подпитывать спрос и способствует сохранению высокой инфляции.

Всё это затрудняет выполнение центробанками их мандата на поддержание ценовой стабильности. Ожидания рынков, которые надеялись, что центральные банки завершили процесс повышения процентных ставок и даже начнут снижать их во второй половине 2023 года, не оправдались.

Федеральный резерв США, Европейский центральный банк, Банк Англии и большинство других крупнейших центробанков будут вынуждены повысить ставки ещё сильнее, прежде чем смогут сделать паузу. Когда это произойдёт, экономическое замедление станет более явным, что повысит риск сжатия экономики и возникновения новых проблем с долгами и банками.

Начальство без каких либо обиняков сообщает “For a given capital stock in the energy, industry, transportation, housing and agricultural sectors, the margins to reduce emissions exist but are relatively limited.”, чтобы сильно сократить существующий карбоновый след, предстоят очень неудобные для распропагандированных крикунов мероприятия: любители водить машины должны привыкнуть ездить медленнее и на меньшие дистанции, есть меньше говядины, то кто любит летать самолетами должны пересесть на поезда, меньше пользоваться кондиционерами, в общем, все это не более чем начало. Даже у этих ограничений есть предел дальше которого они не сработают, а вот потом начнется самое интересное: “The ecological transition requires more radical large-scale transformations that will affect the capital structure of the economy.” То есть впереди нас ждут большие потрясения о которых нам сообщил не так давно на климатическом саммите принц Чарльз, что для осуществления “fundamental economic transition” понадобится “vast military-style campaign”.

Помнится одно время много спекулировали на том куда делось пресловутое “золото партии”, но старательно обходили вниманием две темы: “куда делись деньги ВЛКСМ?” и “куда делись деньги и имущество профсоюзов?”. А ведь объем активов был просто умопомрачительный, но время идет и некие участники процесса нет, нет да и проговариваются. Пару лет назад проговорился бывший первый секретарь Ленинского райкома ЛКСММ Кишинева Родион Стамати, Стамати, который наряду с секретарями ЦК ЛКСММ Петром Гафтоном и Евгением Пушкиным, был делегатом состоявшегося 27-28 сентября 1991 года в Москве XXII чрезвычайного съезда ВЛКСМ, сообщил, что именно на этом съезде было объявлено о роспуске всесоюзной комсомольской организации и преобразовании ее федерацию молодежных союзов. Он сказал буквально следующее: «На съезде все республиканские комсомольские организации получили свою долю имущества ВЛКСМ. Можно было выбирать: брать долю недвижимостью, имуществом издательств или деньгами. Мы решили взять деньгами. Сумма составляла 10 миллионов советских рублей». “Кроме собственности в виде молодежных газет, гостиниц, молодежных центров, спортивных комплексов по всему СССР, ВЛКСМ обладала и долей в хозяйственных предприятиях, а также общим фондом страховых взносов ВЛКСМ, составлявших 390 миллионов рублей.
Дальнейшая судьба собственности молдавского комсомола достаточно призрачна: она была либо разворована, либо приватизирована при участии бывшего руководства организации, часть из которого сегодня являются активными политиками и преуспевающими бизнесменами.” Кто еще тогда взял деньгами, мы если и узнаем, то нескоро, но думаю понятно откуда вышли будущие капитаны бизнеса в странах бывш СССР и соцлагеря.

Продолжаем разбор отчета опубликованного известным американским think tank Rand corporation посвященного наступлению нового средневековья. Авторы продолжают обсуждать растущие угрозы от явлений которые считались исчезнувшими в последние 150-200 лет. Угрозы со стороны негосударственных субъектов возросли с эпохи индустриальных национальных государств. С 1970-х годов организованная преступность становится все более транснациональной. В 1995 году правительство США впервые признало транснациональную преступность угрозой национальной безопасности. В 2000-е годы угроза продолжала развиваться по мере того, как эти преступные группы захватывали законный бизнес и проникали на финансовые, товарные и другие рынки. Усиление стихийных бедствий, отчасти из-за последствий изменения климата, усугубило проблемы внутригосударственных конфликтов. Страны с самой низкой экологической устойчивостью и самым высоким уровнем стресса, сосредоточенные в Африке и на Ближнем Востоке, также переживают один из самых высоких уровней вооруженных конфликтов.

Проблемы, которые представляют собой негосударственные угрозы, привлекли внимание в китайской армии. По крайней мере, с 2006 года в оборонных документах Китая «невоенные миссии» по борьбе с негосударственными угрозами обозначены как основная ответственность НОАК. Военные аналитики также рассмотрели опасности, которые представляют собой пандемии. Ученые, связанные с Национальным университетом обороны Китая, описали пандемию COVID-19 как испытание способности НОАК оперативно реагировать и справляться с такими опасностями. Другое исследование, проведенное Реабилитационным центром НОАК, призвало к установлению правил и процедур на институциональном уровне для более эффективного реагирования на будущие пандемии. Эти опасности особенно угрожают неосредневековым государствам из-за их ослабленной легитимности и потенциала. Более того, сама слабость этих государств ограничивает их способность эффективно реагировать на те же опасности. Политический тупик, гражданский конфликт и атрофированные институты подрывают усилия правительственных чиновников по обеспечению внутренней безопасности и контролю негосударственных опасностей. Неравномерный успех государств в противодействии множеству угроз, в свою очередь, только усугубляет ослабление государственной легитимности.

В целом, растущая значимость негосударственных угроз является отличительной чертой постиндустриальной эпохи. Однако тот факт, что во многих отношениях эти опасности превосходят опасности межгосударственных войн, напоминает о закономерностях, более часто наблюдаемых в доиндустриальных обществах. Как и в прошлом, безопасность и стабильность в XXI веке меньше связаны с военными конфликтами между государствами и вопросами большой стратегии, а больше связаны с вопросами общественной безопасности, неравенства, насильственных негосударственных акторов и разрушительных последствий стихийных бедствий, катастроф.

Время для невзгод Европе выпало крайне неудачное. Континенту необходим сильный рост, чтобы профинансировать увеличенные расходы на оборону, а также чтобы достичь поставленных целей в области “зеленой” энергетики. Европейские избиратели все больше разочаровываются и тяготеют к крайне правым партиям, таким как “Альтернатива для Германии”. Наконец, не исчезли и давние препятствия экономическому росту — стремительно стареющее население, чрезвычайная власть контрольно-надзорных органов и недостаточная интеграция рынка.
В европейских столицах закипела бурная деятельность: правительства пытаются как-то откликнуться. Оно и немудрено. Хотя потрясения, угрожающие Европе, и возникли за рубежом, ошибки европейских политиков могут значительно усугубить ущерб.
Хорошая новость в том, что энергетический шок уже слабеет: цены на газ упали далеко от болезненных пиковых значений. Увы, остальные неурядицы только начинаются. На фоне замедления экономики и дефляции правительству Китая необходимо стимулировать ничтожное внутреннее потребление домашних хозяйств, которое могло бы заменить инвестиции в недвижимость в качестве основного источника спроса. Однако вместо этого президент Си Цзиньпин воспользовался субсидиями для стимулирования производства, хотя на Китай и так уже и приходится около трети мирового выпуска товаров. Он рассчитывает, что экономический рост поддержат иностранные потребители.
Основное внимание Китай уделяет экологически чистым товарам — в первую очередь электромобилям, где его доля мирового рынка может к 2030 году удвоиться до трети. Это положит конец господству таких крупнейших национальных компаний Европы, как Volkswagen и Stellantis (чей крупнейший акционер Exor также частично владеет материнской компанией, владеющей журналом The Economist). Европейские производители – от ветряных турбин до железнодорожного оборудования – тоже нервно поглядывают на восток.
А после ноября они могут обратить внимание еще и на запад. В свой прошлый срок в Белом доме Трамп ввел пошлины на импорт стали и алюминия (в том числе и из Европы), вынудив ЕС принять ответные меры против мотоциклов и виски, пока в 2021 году президент Джо Байден не заключил непростое перемирие. Сегодня Трамп угрожает обложить десятипроцентной пошлиной весь импорт, а его советники говорят о необходимости пойти еще дальше.
Очередной виток торговой войны угрожает европейским экспортерам, чей объем продаж в Америке в 2023 году составил 500 миллиардов евро (540 миллиардов долларов). Давний пунктик Трампа — двусторонний торговый баланс, а это значит, что естественными мишенями станут 20 (из 27) членов ЕС с торговым профицитом. Кроме того, его команда возмущена европейскими цифровыми сборами, налогом на выбросы углерода и налогами на добавленную стоимость.
Чем предстоит ответить Европе? Путь вперед усеян ловушками. Одна из возможных ошибок — это придерживаться чересчур жесткой экономической политики в момент уязвимости. Эту ошибку Европейский центральный банк уже допускал. В последние годы он закономерно боролся с инфляцией, повышая процентные ставки. Но в отличие от Америки, которая тратит деньги направо и налево, правительства Европы лучше следят за бюджетным балансом — это должно охладить экономику, тогда как дешевые китайские товары снизят инфляцию напрямую. Это даст центральным банкам Европы шанс снизить процентные ставки в поддержку экономического роста. Справиться с внешними потрясениями будет легче, если центральные банки не дадут экономике скатиться в спад, который помешает уволенным работникам найти новую работу.
Еще одна ловушка — слепо копировать американский и китайский протекционизм и предоставлять щедрые субсидии намеченным отраслям. В войне субсидий не бывает победителей, поскольку скудные ресурсы растрачиваются впустую. В самой Европе страны уже пустились в гонку уступок. Недавние экономические проблемы Китая демонстрируют недостатки, а не достоинства чрезмерного государственного планирования. Промышленная политика Америки не впечатлила избирателей, как надеялся президент Байден, а пошлины уничтожили рабочих мест больше, чем создали.

Бывший главный экономист МВФ Оливье Бланшар не верит в V-образную кривую и быструю реабилитацию после экономического кризиса, о которых многие говорят, а у него в этом деле богатый опыт. Он стал главным экономистом Международного валютного фонда в сентябре 2008 года. Через две недели мировая экономика оказалась по ощущениям в состоянии свободного падения в результате банкротства инвестиционного банка Lehman Brothers. За этим последовал финансовый кризис, кризис еврозоны, долговой кризис Греции и многих других стран. А разбирались со всем главный экономист Бланшар и Международный валютный фонд, которому часто приходилось выдавать займы. Поэтому Бланшар считает, что пора привыкать к более высоким долгам. И это будет продолжаться еще долгое время. Мы сможем начать принимать меры, когда рост станет стабильным. Но на это потребуется много лет.

Продолжаем разбор отчета опубликованного известным американским think tank Rand corporation посвященного наступлению нового средневековья. Авторы отмечают, что помимо угроз которые несут государственные или негосударственные, есть еще и иного рода угрозы, которые тоже могут внести свои коррективы в функционирование государств. В доиндустриальный период негосударственные угрозы были обычным делом. Голод и эпидемии мучили средневековых европейцев настолько часто, что их считали атрибутами повседневной жизни. Доиндустриальный Китай также сильно страдал от голода и стихийных бедствий, включая засуху, град, морозы, наводнения, оползни и землетрясения. Согласно одному исследованию, 783 стихийных бедствия во времена династий Мин и Цин привели к гибели более 57 626 000 человек. Стихийные бедствия и голод усугубили социальную нестабильность, провоцируя восстания и восстания. Имперский Китай рассматривал последствия войн и стихийных бедствий как прямую угрозу легитимности правителя. Доказательства неспособности правительства эффективно отреагировать на стихийное бедствие подразумевали потерю «небесного мандата», что могло поставить под угрозу правление императора.

В современную индустриальную эпоху стихийные бедствия продолжали воздействовать на человечество так же, как и с незапамятных времен, хотя действия человека, такие как войны, промышленные аварии и ошибочная экономическая политика, иногда приводили к разрушениям, соперничающим со стихийными бедствиями. Что касается инфекционных заболеваний, мир пережил разрушительную пандемию испанского гриппа (1918–1920 гг.), в результате которой погибло примерно 25–50 миллионов человек во всем мире. Однако ключевые достижения в области вакцин и медицины в 20-м веке резко сократили количество пандемий и смертей. Насилие со стороны негосударственных субъектов на промышленно развитом Западе в этот период оставалось относительно низким. Частично это произошло из-за консолидированного характера национальных государств, которые в целом были более безопасными, чем их доиндустриальные аналоги. Аналогичные тенденции наблюдались и в Китае. Укрепление КПК своего контроля над Китаем после 1949 года уменьшило повсеместное насилие в обществе, которое преследовало страну в бурный период гражданской войны, полевых командиров и японского вторжения с 1900-х по 1940-е годы. В современном Китае также снизились уровень голода и смертности от инфекционных заболеваний, поскольку правительство приняло современные меры в области медицины и санитарии. Однако ошибочная экономическая политика КПК и насилие со стороны государства убили гораздо больше людей, чем опасности, исходящие из негосударственных источников. Например, искусственный голод, вызванный «Большим скачком» Мао Цзэдуна, унес жизни около 30 миллионов человек.

С 2000 года негосударственные угрозы стали более опасными, чем межгосударственные или межгосударственные войны, отчасти из-за снижения частоты межгосударственных войн, а отчасти из-за снижения потенциала государств, о котором мы говорили ранее. Однако надвигающиеся опасности, связанные с изменением климата, могут усугубить различные стихийные бедствия и потенциально могут привести к значительному увеличению ущерба и гибели людей. Современная медицина в значительной степени преуспела в контроле над числом смертей от инфекционных заболеваний, хотя новые тенденции в демографии и современном транспорте увеличивают риск заболеваний. Было несколько вспышек, таких как Зика, тяжелый острый респираторный синдром и свиной грипп, но COVID-19 представляет собой самую смертоносную пандемию за 100 лет, в результате которой в 2019–2022 годах погибло 6 миллионов человек. Ученые полагают, что такие вспышки станут более распространенными по мере роста населения мира и доступности путешествий.

Еще одна работа Цукмана – «Недостающая прибыль наций» оценивает перемещение прибыли многонациональными компаниями. Для этого он сравнивает отношение корпоративной прибыли к фонду зарплаты иностранных филиалов и отечественных фирм. Оказывается, что филиалы в налоговых убежищах в 8–16 раз прибыльнее, чем отечественные фирмы (в последних это соотношение меньше 1). Приписывая излишек перемещению прибыли, Цукман и его соавторы подсчитали, что 36% прибыли транснациональных корпораций во всем мире перемещается в низконалоговые юрисдикции. Чемпионы – транснациональные корпорации из США, которые перемещают половину (!) прибыли, компании других стран – около четверти. Подходы Цукмана к тому, как правильно оценивать неравенство, изложены в статьях, написанных со звездными соавторами Саэсом и Пикетти, «Рост неравенства доходов и богатства в Америке: данные макроэкономических счетов распределения» (JEP, 2020) и «Распределительные национальные счета: методы и оценки для Соединенных Штатов (QJE, 2018). До работ Цукмана и соавторов при подсчете неравенства учитывались в основном денежные доходы, такие как зарплаты. Цукман, Пикетти и Саэс, получив доступ к современным административным данным США, задались вопросом, как изменятся оценки неравенства, если учесть все платежи и поступления: доходы от капитала, социальные пособия, трансферты в натуральной форме (медицинская страховка за счет государства), доступ к государственному образованию и льготы для сотрудников, налоги. Оказалось, доход относительно более бедных 50% населения за 35 лет с 1980 по 2014 г. почти не рос – всего на 1%, в то время как с 1946 по 1980 г. он примерно удвоился. Обратную динамику показали самые богатые – последние десятилетия им явно удались: верхний 1% стал богаче втрое за 1980–2014 гг. против роста состояния на 50% за 1946–1980 гг. Пересчет с учетом уплаченных налогов и полученных от государства трансфертов лишь отчасти скорректировал эту картину: в 1980–2014 гг. доходы 50% наименее состоятельного населения после уплаты налогов выросли на 21%, доходы самых бедных 20% – всего на 4%, а доход 1% богачей все так же утроился.

Габриэль Цукман – яркий представитель французской школы экономики общественного сектора (public finance), выпускник Парижской школы экономики, а ныне профессор Калифорнийского университета в Беркли. Цукман продолжил пополнять копилку наград французской школы: один его соавтор, Эммануэль Саэс, получил медаль Кларка в 2009 г., другой, Тома Пикетти, – европейский аналог медали Кларка Yrjö Jahnsson Award в 2013 г. Цукман, как и другие представители французской школы, не только исследует причины экстремального неравенства в США, Франции и во всем мире, но и борется с ним. Он признан одним из ведущих мировых экспертов, изучающих уклонение от уплаты налогов домохозяйствами и корпорациями, а также его роль в росте экономического неравенства. Исследования Цукмана дают ключевую информацию для политических дебатов об эффективности и справедливости налоговых систем во всем мире.

Они показывают, как за последние полвека богатые стали богаче, чего нельзя сказать об остальных людях. Тому есть разные причины, и налогообложение в их числе: богатые отдают на налоги меньшую часть своего дохода, чем, например, средний класс. К тому же сильные мира сего вовсю используют различные методы ухода от налогов и сокрытия богатства, такие как офшоры.

В официальном анонсе о вручении премии Кларка перечислены основные работы Цукмана. Первая отмеченная статья – «Уклонение от уплаты налогов и неравенство» (AER, 2019) показывает, что уклонение от налогов – куда более серьезная, чем казалось экономистам, проблема. Цукман на основе свежих микроданных из документов, касающихся офшорных операций («панамские документы» и «швейцарские утечки»), показал, что классические методы сильно недооценивают неравенство, поскольку не учитывают накопленное в офшорах богатство. Если добавить в расчеты эти данные, доля капитала, принадлежащего 0,1% самых богатых, существенно увеличится (в среднем с 8,4 до 9,8% за период 2000–2009 гг., показали данные по Норвегии). Ведь люди на вершине распределения богатства активно уходят от налогов. По оценкам Цукмана, богатейшие 0,01% домохозяйств уклоняются от уплаты примерно 25% своих налогов.

Продолжаем разбор отчета опубликованного известным американским think tank Rand corporation посвященного наступлению нового средневековья. Обсудив возможный ущерб от массовой миграции, авторы переходят к обсуждению всеобъемлющих угроз и их влияние на грядущий конфликт между США и КНР. Организованное насилие состоит из групп людей, совершающих скоординированные акты насилия против конкретной цели. Организованное насилие может поставить под угрозу безопасность и выживание государства, в зависимости от характера и серьезности проблемы. Межгосударственный конфликт представляет собой насилие между вооруженными силами соперничающих государств. Внутригосударственный конфликт представляет собой насилие между соперничающими вооруженными группировками в пределах одного государства. Оба типа войн случались на протяжении всей истории. Однако преобладающие типы организованного насилия со временем менялись.

В эпоху индустриальных национальных государств страны испытывали некоторые внутригосударственные конфликты, но в основном воевали друг против друга. Войны как между государствами, так и внутри них были обычным явлением со времен средневековья до 1700-х годов. Однако, как только государства стали централизованными и объединенными, в 1800-1900-х годах, внутригосударственные войны стали менее распространенными. Даже серьезные исключения, такие как Гражданская война в США и Гражданская война в Испании, напоминали межгосударственные войны по своим стратегиям мобилизации и размещения массовых армий, состоящих из призывников в форме. Преобладание межгосударственных конфликтов отчасти отражало консолидированную и унитарную природу национальных государств.

Китайские военные аналитики склонны сосредотачиваться на обычной войне и уделяют меньше внимания внутригосударственным конфликтам в своих трудах. Авторы часто обсуждают потенциальное военное применение новых технологий и сосредотачивают внимание почти исключительно на угрозах со стороны обычных вооруженных сил. Некоторые эксперты, в частности, назвали территориальные споры в первой цепочке островов «самым дорогостоящим вызовом усилиям Китая по поддержанию безопасности периметра и в определенной степени экзистенциальной угрозой».

Помимо угроз со стороны вооруженных сил противника, общество может столкнуться с множеством негосударственных угроз. Негосударственные субъекты, применяющие насилие, могут спровоцировать беспорядки, охотиться на граждан и/или осуществлять незаконную деятельность. Примеры включают преступные организации, террористов и повстанцев. Общества могут также столкнуться с опасностью инфекционных заболеваний; промышленных аварий; экологических катастроф, таких как разливы нефти и утечки радиации; и стихийными бедствиями, такими как землетрясения, наводнения и ураганы. Ученые отметили сильную корреляцию между стихийными бедствиями и вооруженными конфликтами из-за динамичного системного процесса, в котором истощение ресурсов и обострившиеся конфликты усиливают друг друга.

В 2010 году журнал Nature попросил ряд экспертов сделать прогнозы в своих областях на десять лет вперед. Руководитель научно-исследовательских работ Google предположил, что к 2020 году большинство поисковых запросов будет произноситься вслух, а не набираться на клавиатуре. Генетик из Гарварда заявил, что устройства с нанопамятью переймут способность бактерий ориентироваться в магнитном поле Земли. Затем настала очередь Петра Турчина (Peter Turchin), и он сделал, пожалуй, самый смелый прогноз: следующее десятилетие "грозит стать периодом растущей нестабильности в Соединенных Штатах и Западной Европе". Его модели показали, что ее резкий рост может прийтись на период "в районе 2020 года". Это было в феврале 2010-го, до протестного движения "Захвати Уолл-стрит" и Арабской весны; когда Движение чаепития только появилось, а Дональд Трамп был просто телезвездой. Тем не менее, в 2020 году резко возросло количество беспорядков и демонстраций. В отличие от других экспертов, Турчин, казалось, был прав. По его прогнозу, речь шла не об однолетнем кризисе, а о затяжном. "Периоды высокой нестабильности обычно длятся много лет. Пяти здесь мало; скорее от 10 до 15", — говорит аналитик сейчас. Если он прав, то мы еще не выбрались из кризиса — осталось решить главную проблему, которая тянется еще с 1970-х, а именно выкачка богатств от бедных к богатым. Этот "насос" расстраивает первых, вызывая негодование. "Два года низкой инфляции ничего не решат".
Между тем богачей становится слишком много. За ограниченный объем политической власти конкурирует неприличное количество людей этого класса — в качестве примера Турчин приводит Майкла Блумберга (Michael Bloomberg) и Питера Тиля (Peter Thiel). Слишком многие покидают стены ВУЗов сверхквалифицированными специалистами. "Штаты разрушает борьба внутри элит". В настоящий момент роль "контрэлиты" играет Трамп, и правящий класс действительно бросает против него максимум сил, говорит Турчин со ссылкой на множество судебных исков. "Вопрос в том, произойдет ли вспышка макронасилия". Под макронасилием он имеет в виду гражданскую войну, революцию, политическую фрагментацию, территориальный раскол или иностранное вторжение. "В 10–15% случаев попадания общества в подобного рода кризисы [макронасилия] удается избежать. Я не могу со стопроцентной уверенностью утверждать, что нам грозит что-то из этого". Его прецизионные методы часто теряются среди безжизненных деталей, а основная гипотеза состоит в том, что общества следуют 200-летнему циклу "интеграция (сплоченность)—дезинтеграция—кризис". "Предыдущее смутное время имело место несколько поколений назад. Элиты забывают об этом и начинают трансформировать экономику так, как выгодно им".
Чтобы точнее предсказать дезинтеграцию, Турчин отслеживает такие тенденции, как численность элит, степень партийной лояльности и соотношение средней зарплаты к ВВП на душу населения — движущая сила народного недовольства. В США тенденции ухудшались дважды: перед гражданской войной и с 1970-х годов. Вместе с тем Турчин полагает, что насилие повторяется раз в 50 лет — в США его проявления пришлись на 1870, 1920, 1970, 2020 (но не 1820 г.). Опять же, отчасти это связано с памятью: после насильственного события первое поколение учится мирной жизни, а уже третье забывает о рисках и снова делает выбор в пользу насилия. Богатые американцы удерживали власть в период с 1930-х по 1960-е, соглашаясь на девяностопроцентный подоходный налог. Однако сегодняшняя элита, под которой Турчин имеет в виду 10% богатейших людей, не желает следовать этому примеру. "Мы вернулись к очень похожим взглядам, которые преобладали в Позолоченный век".