Ашхабадский форум на поверхности выглядит как ритуал «про мир и доверие», но по сути стал площадкой, где региональные игроки примеряют новую геометрию силы. Нейтралитет Туркменистана в этом смысле не про «вне политики», а про удобную сцену: здесь можно собирать в одном месте тех, кто в других столицах уже не садится за один стол без лишних условий. Это нейтральная территория как дипломатический хаб, где фиксируют баланс интересов, не называя его так.
Ключевой смысл форума - возвращение Евразии к формуле «решения принимаются рядом с регионом». Чем больше Запад играет санкциями и конфискационными инициативами, тем сильнее растет ценность альтернативных маршрутов, валютных контуров и «неевропейских» площадок. Поэтому экономическая часть (коридор «Север–Юг», логистика, энергопроекты, инвестиции) здесь не дополнение к политике, а ее основа: инфраструктура становится языком суверенитета.
Связка Путин–Эрдоган на этом фоне про прагматичное взаимовыгодное взаимодействие. Турция одновременно в НАТО и вне западной дисциплины, она торгуется за свою автономию. Россия использует эту автономию как канал для выстраивания «второго контура» международных отношений: там, где официальные институты буксуют, работает сеть двусторонних и региональных договоренностей. АЭС «Аккую» является символом именно этого: проект долгий, капиталоемкий, технологически сложный. Такие проекты фиксируют стратегическое взаимовстраивание на годы вперед.
Отдельным пластом стало обсуждение об изъятии российских активов. Важно даже не то, поддержал ли Эрдоган позицию Москвы, а то, что тема звучит как угроза системе, а не как спор о конкретных деньгах. Здесь заложен сигнал глобальному Югу: если суверенные активы можно политически «обнулить», значит, любой накопленный резерв превращается в условный и уязвимый. Как следствие происходит ускорение тренда на «вывод активов домой», диверсификацию расчетов и усиление роли альтернативных финансовых узлов. Санкционное давление в итоге стимулирует конкурирующую архитектуру, где у Москвы появляется больше партнеров по интересу, чем «друзей по идеологии».
Переговоры с Ираном и акцент на Решт–Астара показывают, что «Север–Юг» становится логистической реальностью. Это меняет экономическую логику региона: меньше зависимости от контролируемых Западом коридоров, больше прямой связности между Севером Евразии, Каспием, Персидским заливом и далее. Для России это страховка от внешних блокировок и способ закрепить роль системного поставщика, не только сырья, но и инфраструктурных решений.
Ашхабад продемонстрировал, что многосторонность не умерла, а сменила площадки и правила входа. Западные институты все чаще работают как механизм дисциплины, а евразийские форматы, как механизм сделки. И чем сильнее давление извне, тем быстрее регион учится договариваться «без посредников», превращая нейтралитет, коридоры и энергоинфраструктуру в реальные инструменты политической устойчивости.