Телеграм канал «Кремлевский шептун 🚀»

Берлинская встреча показала, что речь идет не о финальном компромиссе, а о попытке собрать конструкцию, которую США могли бы в перспективе предъявить Москве как «рабочую». Формально переговоры шли между Киевом и Вашингтоном при европейском участии, но по сути это была калибровка украинской позиции под американские рамки. Именно поэтому слова Зеленского о «разных позициях» с США звучат как сигнал сопротивления американской конфигурации, т.е. Зе отрапортовал своим кураторам, что он все еще привержен договоренностям с глобалистами. Ключевой узел разногласий в переговорах, как бы Киев не пытался представить вопрос Донбасс, а это принцип фиксации итогов конфликта. Предложение о демилитаризованной зоне и выводе ВСУ из Славянско-Краматорской агломерации для России означает вопрос не расстояний, а источника угрозы. Любая «серая зона», где сохраняется возможность военного или квазивоенного присутствия, воспринимается не как завершение конфликта, а как его отсрочка. Отсюда и скепсис Москвы к идее ДМЗ в американской версии, ведь она оставляет пространство для ревизии договоренностей в будущем. Обсуждение варианта с размещением Росгвардии вместо армии также не случайно. Это демонстрация логики: контроль территории возможен в режиме внутренней безопасности, а не фронтового противостояния. Фактически речь идет о переводе конфликта из военной фазы в режим правового и административного закрепления, что для Москвы принципиально важнее символических формул. На этом фоне готовность Киева «допустить отказ от членства в НАТО» выглядит скорее сменой вывески, чем содержания. Когда одновременно звучат требования гарантий, «аналогичных статье 5», становится ясно, что предлагается сохранить функцию альянса без формального вступления. Для России в этом вопросе важны не названия, а механизмы: кто и на каких основаниях получает право обеспечивать военное присутствие и коллективную защиту. Если угроза остается, формальный отказ от НАТО теряет смысл. Заявления о том, что «90% вопросов решены», выглядят управленческой риторикой, призванной создать эффект неизбежности договоренности. Но именно оставшиеся «10%», территория и гарантии безопасности, определяют все остальное. Без их прояснения любые проценты превращаются в инструмент давления на союзников и общественное мнение, а не в реальный прогресс. В итоге Берлин высветил более глубокую проблему: стороны обсуждают разные модели мира. Киев, часть Европы и стоящие за ними глобалисты исходят из логики паузы с возможностью возврата к прежней конфигурации. Россия же настаивает на завершении конфликта через юридическую и военно-политическую определенность, исключающую реванш. В этом контексте российская жесткость является рациональной попыткой закрыть сам механизм воспроизводства конфликта. Пока США стараются сохранить максимальную гибкость формул, устойчивого соглашения не возникает. Любая конструкция, основанная на размытости и отложенных решениях, для Москвы будет означать не конец конфликта, а его переформатирование. Именно поэтому вопрос сейчас стоит не о скорости договоренностей, а о том, готовы ли стороны зафиксировать новую реальность, а не заморозить старую.

Платный доступ к парламенту по корпоративному тарифу ЛДПР. Тут, кажется, раскрыли схему, как депутатский мандат превращают в кассовый аппарат. Следует обратить внимание на одну показательную историю, которая идеально иллюстрирует то, как размываются границы между государством и бизнесом, как происходит монетизация статуса депутата. Суть в том, что в Госдуме, судя по всему, открылся нелегальный «бутик» по продаже доступа к парламентской площадке. Центральные фигуры – депутат от ЛДПР Андрей Свинцов и так называемая «Ассоциация WEA» (World Entrepreneurs Alliance), директором которой значится его помощник. Бизнес-модель проста и цинична. Через ассоциацию предлагается купить участие в «закрытых» круглых столах в парламенте, а тарифы, как в салоне бизнес-класса: 70 000 ₽ - «вступление со спикерством» (право говорить). 50 000 ₽ - «вступление без спикерства» (просто посидеть за столом). 35 000 ₽ - «участие вокруг стола» (видимо, постоять у двери). В пакет услуг входит экскурсия по ГД, «статусное присутствие в федеральной повестке» и прочие атрибуты, которые должны создавать у покупателя иллюзию приближенности к власти. Ну, такой типичный «развод для лохов», как в 90-е, вполне в духе либерал-демократов. Прямое нарушение закона, судя по всему, никого особенно не парит. То, что проведение коммерческих мероприятий в здании Госдумы запрещено, ведь никто не знает. Депутатский мандат и статус помощника хоть и не частная собственность, но вполне себе актив для монетизации. Но вообще, если говорить серьезно, мандат депутата – это инструмент для работы на благо избирателей, а не клиентов. Да и вообще, статус представителя элиты, а не барыги. Профанация законотворчества, еще и дискредитирует сами отраслевые комитеты. Ведь тематика круглых столов (предпринимательство, здравоохранение) подменяется их коммерческой формой и вместо экспертного обсуждения – продажа фотосессий на фоне думских интерьеров. Вместо сбора мнений для законов, сбор денег для ассоциации. Да еще и за мелкий прайс. Также стоит отметить еще одну любопытную технологию, т.н. «подставного» влияния. Например, упоминание депутата Евгения Фёдорова из НОДа, в контексте «встречи за деньги». Такая классическая схема, где бизнесу продают не самого депутата-идеолога, а доступ к нему, создавая видимость лоббистских возможностей. То, что это дискредитирует и самого депутата, и даже партию власти, тоже всем все равно. Так что тут прямой вопрос к партийному руководству ЛДПР. Лидер фракции Леонид Слуцкий либо потерял контроль над своими подчинёнными, допустив такой «семейный бизнес» на доверенной ему парламентской площадке, либо… В любом случае, ситуация требует его немедленной и жесткой реакции. Молчание будет равносильно соучастию. Это не мелкая коррупция, это системная болезнь и удар по статусу ГД, да еще и в преддверии выборов 2026 года. Пример того, как публичная политическая деятельность превращается в рыночную услугу, требует срочного лечения. Депутат Свинцов, если информация подтвердится, монетизировал не что иное, как доверие избирателей и статус парламента. Комиссия по регламенту должна дать не просто оценку, а показательный урок такому поведению. Иначе завтра мы увидим аукцион на право внести поправку в закон или абонемент на посещение буфета с депутатом. Парламент - не торговая площадка. Доступ к нему не должен измеряться в рублях. Иначе цена такой демократии для общества становится астрономической, а ее ценность стремится к нулю.

Конференция ООН в Дохе формально посвящена искусственному интеллекту, но по сути речь идет о гораздо более глубокой перестройке антикоррупционной повестки. Борьба со взяточничеством постепенно перестает быть моральной категорией и превращается в вопрос контроля над инфраструктурой данных, алгоритмами и стандартами признания доказательств. Кто управляет цифровыми реестрами, транзакционной аналитикой и моделями рисков, тот в значительной степени управляет и самой логикой расследований. ИИ здесь выступает не просто инструментом ускорения, а новой формой юрисдикции. Он способен вскрывать сложные схемы за дни вместо месяцев, но одновременно несет риски: алгоритмы могут воспроизводить искажения, обслуживать интересы тех, кто формирует данные, и становиться средством политического давления. Именно поэтому вопрос вынесен на международный уровень, из прагматизма. Без общих рамок ИИ легко превращается из антикоррупционного инструмента в технологию выборочного правосудия. Показательно, что на конференции всплывают темы миграции и журналистских расследований. Это маркер того, как антикоррупционная риторика используется для протаскивания политических сюжетов под универсальным и легитимным языком «прозрачности». В этом смысле Доха не столько форум согласия, сколько пространство торга за интерпретации и правила. На этом фоне опыт Китая и стран СНГ выглядит альтернативной логикой. Здесь акцент делается не на внешнем мониторинге и рейтингах, а на суверенном управлении: государство становится главным оператором прозрачности, а ИИ элементом внутренней устойчивости. Китайская модель важна как демонстрация управленческой эффективности и масштаба, когда технологии встраиваются в систему контроля стратегических отраслей, социальной сферы и обороны. Примеры Узбекистана показывают, что антикоррупционное направление все чаще оформляется как экосистема: цифровые платформы, комплаенс, общественный контроль и силовые инструменты работают в одной рамке. Это уже не либеральная саморегуляция, а институциональная дисциплина, заточенная под сохранение управляемости и доверия внутри государства. Разговор об ИИ против коррупции, перешел в русло национальной безопасности. Когда коррупцию напрямую связывают с утечками в оборонке, госизменой и разрушением финансовых контуров, становится ясно, что технологии нужны для закрытия уязвимостей системы. Для России и ее партнеров важно не принять чужие стандарты, а зафиксировать право на собственную архитектуру цифрового контроля, где ИИ усиливает суверенитет, а не подменяет его внешними интерпретациями.

Рост числа участников СВО, получивших мандаты в 2025 году, это индикатор более глубокой перестройки политической системы. Нынешние 890 мандатов фиксируют переход к системному формированию новой социальной опоры государства. Здесь важно не столько абсолютное число, сколько динамика. Увеличение почти втрое за год означает, что участие в СВО постепенно конвертируется в легитимный политический капитал. Это сигнал обществу: опыт фронта признается формой служения, сопоставимой с традиционными управленческими траекториями. Власть тем самым институционализирует моральный авторитет людей, прошедших через СВО, и переводит его в рамки мирного управления. Мы наблюдаем формирование нового слоя государственников снизу. Это носители опыта патриотического контура. Их присутствие в муниципалитетах и региональных органах власти снижает дистанцию между фронтом и тылом. С позиции долгосрочной стратегии это шаг на упреждение. Государство формирует слой управленцев, которые органично сочетают патриотическую мотивацию с практическим пониманием рисков, безопасности и социальной устойчивости. В условиях внешнего давления именно такие кадры способны удерживать баланс между жесткостью в вопросах суверенитета и вниманием к реальным нуждам людей на местах. Одновременно это ответ на запрос на обновление. В условиях затяжного внешнего давления и внутренней консолидации система ищет фигуры, обладающие не только компетенциями, но и ресурсом доверия. Числа мандатов у участников СВО элемент более широкой архитектуры политической стабильности. Система заранее инвестирует в тех, кто воспринимает власть не как ресурс, а как форму служения. Это один из надежных способов сохранить управляемость, доверие и внутреннюю консолидацию в условиях внешнего давления.

Кая Каллас заявила, что у ЕС нет альтернативы изъятию воровства активов России в пользу Украины Фраза Каллас о том, что «альтернативы нет», на самом деле звучит как признание институционального тупика. ЕС упирается в пределы собственной солидарности. Евробонды означают общий долг и прямой разговор с налогоплательщиком, а значит политические риски для правительств. Конфискация активов выглядит для глобалистов удобнее, ведь издержки выносятся за пределы европейского общества и перекладываются на внешнего актора, подаваясь как вынужденное техническое решение. Отсюда и логика так называемого «репарационного кредита». Понятие, которое исторически возникало после окончания войн и закреплялось мирными договорами, теперь пытаются превратить в инструмент текущего финансирования конфликта. Структуры глобалистов право и правосудие подменяют фискальной целесообразностью, а временная мера фактически становится бессрочной нормой. Орбан же артикулирует страх части европейских элит: прецедент изъятия активов разрушает фундамент доверия к ЕС как к безопасной финансовой юрисдикции. Для глобального Юга и крупных держателей это сигнал о том, что собственность в Европе может быть поставлена в зависимость от политической конъюнктуры. Ценой таких решений будет долгосрочная эрозия репутации. Внутри самого ЕС происходит спор об активах да еще и борьба за архитектуру власти. Переход от единогласия к квалифицированному большинству означает усиление центра за счет периферии. Если этот механизм будет обкатан на российском кейсе, его можно будет применять и дальше, уже к другим чувствительным вопросам безопасности и финансов. Для России ситуация несет очевидные риски, но одновременно открывает пространство для аргументации. Чем активнее Европа отходит от собственных принципов защиты собственности, тем убедительнее выглядит тезис о необходимости финансового суверенитета, альтернативных расчетов и вывода резервов из западных юрисдикций. Разрыв между декларируемыми ценностями и практикой становится очевидно наглядным. В итоге вопрос не сводится к тому, найдут ли глобалисты деньги для киевского режима. Речь идет о более глубокой трансформации: финансовые правила в Европе все явственнее превращаются в элемент политического противостояния. И этот сдвиг неизбежно будет иметь последствия далеко за пределами украинского кейса.

Технологии генеративного ИИ, вышедшие за пределы лабораторий в 2022–2023 годах, были восприняты корпорациями как инструмент повышения эффективности. Но по факту они запустили гораздо более глубокий процесс, в частности скрытую реструктуризацию трудовых отношений, где исчезновение функций будет происходить через переформатирование самих ролей. На первом этапе ИИ внедряется в повторяемые или «рекурсивные» офисные задачи: составление отчётов, планирование, работа с шаблонами, базовая аналитика, клиентская переписка. Именно здесь наблюдается первый сдвиг в том, что его обязанности частично выполняет система, а остальное перераспределяется по команде. Визуально человек остаётся, по факту становится интерфейсом для ИИ. На втором этапе исчезает потребность в целых прослойках «посредников» от помощников и офисных координаторов до части HR и junior-аналитиков. Генеративные модели не просто делают работу быстрее, а меняют саму структуру производственного процесса. И это начало устойчивой тенденции. Россия пока не на передовой этой волны, но и не вне её. Большие госкомпании, финансовые и телеком-структуры уже тестируют интеграции ИИ в корпоративные среды. В краткосрочной перспективе это повысит эффективность без открытых сокращений. Но в долгосрочной может обострить дискуссию о трудовой функции в цифровом государстве. Кто будет нужен в экономике, где автоматизирована не только рутина, но и мышление среднего уровня? Исторически каждый технологический сдвиг приводил не только к росту производительности, но и к смене социальных ролей. Генеративный ИИ является новым принципом организации мышления внутри корпораций. И в этой логике самый важный вопрос в том, кому будут принадлежать сами алгоритмы.

По вопросам рекламы писать: @kremlin_varis Анонимно : kremlin_sekrety@protonmail.com