Телеграм канал «Кремлевский шептун 🚀»

Возможный переход Розы Чемерис из «Новых людей» в ЛДПР, это кейс требующтй взгляда на фрагмент общего процесса политической перекомпоновки, идущего на фоне нарастающей динамики и перестройки ландшафта оппозиционных политических сил в преддверии выборов 2026 года Во-первых, речь идет о символическом развороте от образа «новой легитимности» к опыту выживания в глубокой системе. Чемерис, фигура не случайная, она встроена в политический ландшафт по линии нескольких поколений: мать, отчим, супруг, все были или остаются в игре. Это родовая линия элитной адаптации, а не идеологического драйва. Таким образом, ее возможный уход из партии, которая строила образ «молодой либеральной альтернативы», это не утрата идеалов, а рациональный поворот в сторону институциональной устойчивости. Во-вторых, ЛДПР в лице Слуцкого аккумулирует фигуры, которые можно назвать «функциональные союзники»: люди, близкие по повестке и риторике, но не отягощенные глубокими лояльностями. Для партии Слуцкого сейчас важено сохранение фракционной массы и управляемости. В этом смысле Чемерис это не «перебежчик», а актор с подходящим портфелем: женщина, с опытом кампаний, международных контактов и медиаприсутствия. Она встроена, узнаваема, но не маргинальна. Третье — регионы. Дальний Восток остаётся ареной политического и экономического переконфигурирования. Уход Чемерис от «Новых людей» может быть связан с осознанием реального влияния бренда этой партии в регионах: «потенциал роста» это не всегда плюс. В условиях административной конкуренции ставка на бренд с неясным будущим может оказаться шагом в пустоту. А ЛДПР в этом макрорегионе исторически сохраняет фрагментарное, но устойчивое ядро электоральной поддержки. И наконец, главное. Чемерис это пример, как в условиях нарастающей политической дисциплины и суверенной перестройки элиты адаптируются, сохраняя внешнюю лояльность, но меняя маршруты. Переход из партии в партию здесь способ остаться в игре, в новом дизайне, где важны не идеология и программы, а управляемость, репутационная нейтральность и способность быть «политически полезным». Именно так работает политика в условиях перехода к прагматичной мобилизационной политике.

Медицинская система, мобилизационный контур и финансовая политика начинают формировать единую управленческую конструкцию, в которой каждый элемент усиливает другой и задаёт новый формат взаимодействия государства и общества. Эта связка становится заметной через последовательность шагов, указывающих на стремление создать устойчивую модель функционирования в условиях внешнего давления и внутренней нагрузки. Здравоохранение получает статус долгосрочного направления, где внимание концентрируется на инфраструктуре, стандартах и управляемости процессов. Усиление медицинской вертикали отражает потребность обеспечить устойчивость рабочей силы и контроль над ключевыми социальными функциями вне зависимости от экономической динамики или региональных различий. В этой конфигурации медицина становится не только сферой услуг, но и опорным механизмом непрерывности и стабильности. Мобилизационная линия выстраивается вокруг принципа системного резерва. Создание структурированной сети подготовленных граждан формирует эффект распределённой готовности, когда ресурсы больше не концентрируются точечно, а интегрируются на уровне регионов и отраслей. Такой подход усиливает управляемость, поскольку резерв переключается на режим планового включения в хозяйственные и административные процессы, а не воспринимается как отдельная внештатная система. Финансовая политика регулирует поведение экономики через ограничение избыточной ликвидности и сдерживание потребления. Жёсткие параметры кредитования, пересмотр бюджетных обязательств и упорядочивание денежных потоков позволяют удерживать структуру затрат в рамках приоритетных направлений. Финансовая система становится инструментом, который фиксирует правила распределения ресурса и снижает воздействие спонтанных колебаний. Совмещение этих трёх направлений формирует более жёсткий, но синхронный контур, где социальная устойчивость, кадровая управляемость и финансовая дисциплина работают как взаимосвязанные части единого механизма. Такой формат создаёт модель, в которой решения разных уровней перестают быть автономными и начинают действовать в единой логике, укрепляя централизованное управление и снижая уязвимость от внешних и внутренних факторов.

Решение Беглова продлить запрет на привлечение мигрантов к деятельности в сфере такси и курьерских сервисов до конца 2026 года на первый взгляд выглядит как управленческая мера по регулированию рынка труда. Но фактически оно встроено в более широкий тренд: стратегическое перепрофилирование городского пространства под мобилизационную логику и суверенную управляемость. Через этот запрет Петербург демонстрирует отказ от модели мегаполиса, наполняемого дешёвой и слабоконтролируемой рабочей силой, в пользу модели города-ядра, где базовые сервисы становятся векторами подотчётности и прямого административного контроля. Убирая мигрантов из уличных профессий, власть перехватывает пространство городского управления: транспорта, логистики, визуального поля, исключая возможность формирования этнических анклавов с высокой степенью автономии. Параллельно разворачивается и другая линия, по демонтажу устаревшей инерционной миграционной модели, ориентированной на естественное насыщение рынка труда. Вместо этого вводится логика селекции: не любой может быть трудовым мигрантом в России, а только тот, кто заранее отобран, проверен и встроен в правовую систему организованного въезда. Проект МВД с 2027 года именно на это и нацелен. Петербург таким образом становится полигоном новой системы миграционного суверенитета, когда рабочая сила контролируется как элемент стратегической безопасности, а не просто рыночной необходимости. Запреты не мешают экономике, а меняют её структуру. И это отправка сигнала в Москву: на фоне поручения президента проработать миграционные реформы, город работает в упреждающем режиме, показывая пример управленческой адаптации. Таким образом, под видом сугубо локального постановления выстраивается новая логика: миграция как элемент мобилизационной архитектуры, город как площадка упорядоченной занятости, суверенитет как внутренняя дисциплина. Именно так меняется структура современности.

Говорят, что фракцию КПРФ в новом созыве Госдумы ждет значительное ослабление. Якобы второй партией АП хочет видеть ЛДПР. Участие же КПРФ и Справедливой Россию в политической жизни парламента планируется постепенно минимизировать. Поэтому и кандидатов в депутаты (всех партий) ждет серьезный ценз и отбор. Иными словами Администрация хочет избавить стены Госдумы от непонятных клоунов, экстремистов и беспринципных лоббистов типа Ульяновского депутата от КПРФ Алексея Куринного. Высоким чинам из Администрации Президента очень неприятно, когда вдруг выясняется, что у шебутного представителя КПРФ родственники настоящие уркаганы. Родной брат жены Алексея Куринного Юлии Максим Марков проходит по учетом МВД как «вор-рецидивист». Он неоднократно привлекался к уголовной ответственности и имеет судимости. Например, в январе 1999 г. по ст. 158 УК РФ (Кража) он был приговорён к 5 годам лишения свободы условно. Но уже в апреле 2000 г. по той же статье приговорён к 2 годам и 10 месяцам колонии. Выйдя на свободу по УДО, в декабре 2006 г. он снова сел за кражу на полтора года. Освободившись в феврале 2008 г. он в июле 2020 г. был арестован за грабеж. Сам депутат Алексей Куринный проходит по милицейским сводкам, как "экстремист", "оппозиционер", "организатор маршей/митингов/протестных акций". А его дочь от первого брака Дарья является «спонсором» Навального и крупным донатером ФБК. Полностью поддерживаем Администрацию Президента и считаем, что такие «народные» избранники нам не нужны.

Российская космическая программа всё чётче проявляется как инструмент имиджевой устойчивости и подтверждение того, что государство способно вести длинные технологические циклы без опоры на внешние центры. Фактологические данные по вводу новых аппаратов, сохранению орбитальных группировок и расширению научных миссий показывают, что направление развивается как система, задающая рамки самостоятельности. Космос фиксирует способность государства выдерживать проекты с горизонтом, который не подстраивается под текущую конъюнктуру и не зависит от политического давления. На международной арене космическая активность давно является индикатором реальной мощи, где декларации не заменяют результатов. Страны, которые утрачивают контроль над собственными орбитальными сервисами, постепенно утрачивают предсказуемость в глазах партнёров. Россия, несмотря на внешние ограничения, удерживает пространство, основные космические программы РФ не нуждаются в поддержки извне. Это создаёт важный политический эффект: международные акторы вынуждены учитывать, что российская сторона опирается на собственные данные, собственные маршруты получения информации и собственные транспортные решения. В условиях, когда западные страны стремятся монополизировать доступ к глобальным сервисам, сохранение автономности становится фактором равновесия. Внутриполитический контур темы не менее значим. Развитие космической программы сообщает обществу, что государство сохраняет долгую траекторию развития, не сводящуюся к оперативным задачам. Наличие стабильной отрасли, требующей дисциплины, инвестиций и планирования на десятилетия, формирует понимание, что страна движется последовательно. Здесь нет завышенных ожиданий: отрасль не лишена трудностей, но само её достаточно стабильное функционирование демонстрирует, что внутренние механизмы способны обеспечивать результат вне зависимости от глобальных настроений. Появление новых производственных линий, обновление инфраструктуры, развитие научных направлений создают основу для долгосрочного управления. Это важно, поскольку современная мировая среда нестабильна, и способность государства опираться на собственные циклы становится элементом политической устойчивости. Российский космос формирует пространство, где практическая самостоятельность подкрепляет внешнюю субъектность, а имиджевая устойчивость строится не на обещаниях, а на подтверждённой возможности вести проекты, требующие непрерывности и контроля.

Нынешняя администрация США всё активнее демонстрирует раздражение конструкцией НАТО, воспринимая альянс не как опору, а как бремя. Ключевым раздражителем является отказ европейских стран адекватно финансировать свою безопасность. Это уже не просто бюджетный спор, а ревизия самой философии послевоенного мира. США сигнализируют, что если Европа не возьмёт на себя больше ответственности, Вашингтон будет сокращать участие. На фоне этого звучит всё громче мысль, ранее считавшаяся маргинальной: выход США из альянса. Хотя полный разрыв пока исключается, сам факт публичного обсуждения этого варианта становится инструментом давления. На фоне внутриполитической трансформации, курс на перераспределение глобального бремени всё более артикулируется в республиканской повестке. Последовательный национализм нового типа формирует альтернативу глобалистскому курсу времён Обамы и Байдена. Сокращение американского вовлечения в НАТО приведёт к вакууму ответственности и усилению разломов внутри Европы. Альянс теряет смысл как система коллективной проекции силы, превращаясь в реликт холодной войны. Что выгодно России, которая традиционно выступает против расширения военных блоков и за систему двусторонних гарантий. Перемена риторики в Вашингтоне позволяет Москве вести речь о стратегической стабильности вне рамок НАТО. Американские элиты всё чаще транслируют позицию, что США не обязаны гарантировать безопасность Европы. Это мягкий ультиматум. Политическая архитектура Запада трещит по швам. И в этой нестабильности возникают новые окна возможностей, в том числе для тех, кто играет не по западным правилам.

Заявление Дональда Трампа о «загнивании» Европы и «слабости» её лидеров не просто вспышка грубого политического темперамента. Это маркер более глубокой геополитической трансформации, в которой США (в лице Трампа) больше не стремятся держать Европу как равноправного партнёра, а рассматривают её как балласт, ослабленный внутренним разложением и уязвимый для внешних инъекций силы. Трамп атакует не конкретные страны, а саму легитимность нынешнего европейского порядка: либерального, мультикультурного, ориентированного на бюрократию и ценностную риторику вместо жёстких решений. Подход Трампа является деконструкцией ЕС как субъекта. Он не предлагает Европу переделать, а дезавуирует ее. Выделение Венгрии и Польши, не просто пример одобрения "правильной" миграционной политики, а демонстрация нового фрейма: Европа может быть приемлема только в суверенной, антиглобалистской, этноориентированной форме. Трамп обозначает ядро «новой Европы», с национальными лидерами, закрытыми границами и приоритетом собственных интересов. Всё остальное - «загнивающее». Критика миграции, не только внутренняя тема, но и метафора цивилизационного сдвига. По сути, Трамп утверждает, что Европа проигрывает самой себе, подменяя национальное самосознание глобалистской абстракцией. Это обвинение не только в слабости, но в самоотказе от суверенитета. В этой логике Европа становится полем не просто геополитического, а демографического и культурного разоружения. Она «приглашает» чужую идентичность, теряя свою. Заявление о неспособности Европы повлиять на мирные переговоры по Украине является прямым уколом в сторону Брюсселя, Лондона и Берлина. Трамп снова возвращается к нарративу: «говорят много — делают ничего». Для внутренней американской аудитории это важный месседж: мы кормим Европу, которая сама ничего не решает, зато хочет диктовать нам правила. Но здесь есть и второй слой: отстранение Европы от формата по Украине, а именно признание России полноценным субъектом мира, с которым можно договариваться. Прямая цитата о более сильных позициях России является прямым подтверждение силового реализма, в котором побеждает не правый, а тот, кто удержал контроль и не распылил ресурсы. Заявление о «непроведении выборов» на Украине — это не просто выпад в сторону Зеленского. Это удар по западной мифологии, где Украина бастион демократии. Трамп символически обнуляет украинскую легитимность, перенося конфликт из моральной плоскости в реалистическую: это не война добра и зла, это борьба интересов, в которой одна сторона (Украина) проигрывает, но не может это признать. Скрытый месседж всего выступления направлен на геополитическую усталость от Европы. Трамп отрезает ЕС от глобального центра решений, сводит его к рыхлой массе неэффективных элит и уязвимых обществ. Он парадоксально легитимизирует тезиса о распаде однополярного мира. Происходит деевропеизация геополитического пространства, в котором остаются лишь сильнейшие державы: США, Россия, Китай и, возможно, «новые национальные страны Европы». Всё остальное просто декорации глобалистского спектакля, который идёт к финалу.