Телеграм канал «Братья Гракхи»

У админа наконец-то добрались руки до написания статьи. Откровенно говоря, тема не из легких. Приятного прочтения. #Пехота #Статья #Память https://telegra.ph/Inostrannye-formirovaniya-v-podavlenii-Varshavskogo-Vosstaniya-08-16

​​Друзья! На канале мы стараемся публиковать лонгриды на разные темы, охватывающие все периоды истории. Нередко получается так, что вокруг одного события или эпохи появляется целая серия постов. Одной из самых масштабных тем в этом плане стала Крымская война. Уверены, что многие могли по разным причинам пропустить отдельные материалы. Поэтому мы собрали для вас все посты, посвящённые этой теме, в одном месте. В их основе лежит фундаментальный труд Е. В. Тарле «Крымская война», т. I, а также ряд других исследований и материалов по данной эпохе. 1. Дипломатические иллюзии Николая I – когда амбиции не совпали с реальностью Европы. Читать 2. Кризис империи накануне столкновения – тревожная реальность России перед войной. Читать 3. Ункяр-Искелеси – шаг к проливам – дипломатическая победа Николая I, которая вызвала тревогу в Лондоне и Париже. Читать 4. Николай I в Лондоне – как царь надеялся договориться с англичанами о будущем Турции. Читать 5. Начало изоляции – как дипломатическая ловушка Австрии оставила Россию одну. Читать 6. Разговор в Петербурге – как Николай предлагал Англии разделить Турцию. Читать 7. Святые места как предлог для давления. Что думали православные в Турции о «защите» Николая? Читать 8. Миссия Меншикова в Константинополь – переговоры, ультиматумы и шаги к войне. Читать 9. Французский ответ – как в Париже восприняли посольство Меншикова и позицию России. Читать 10. Поиск союзника в Вене – как Николай после отказа Англии от раздела Турции обратился к Австрии. Читать 11. Начало Крымской войны: Дунайская кампания 1853 года и позиция Паскевича. Читать 12. Две записки Паскевича: от наступления к обороне. Читать Приятного чтения! Братья Гракхи Карикатура: Парижане заняты изучением «Турецкого Вопроса»

​​Две записки Паскевича: от наступления к обороне Мы уже писали о И. Ф. Паскевиче, занимавшем при царе Николае I одно из ключевых мест в имперской иерархии, а также о его нерешительных шагах в преддверии Крымской войны. Сегодня предлагаем взглянуть на поведение Паскевича в 1853 году. 12 июня 1853 г., находясь в Варшаве, Паскевич получает нерадостное известие из Лондона. Вопреки мелькнувшей надежде – Англия упорствует в своей враждебной позиции. Наполеон III ведёт двойную игру: проявляет на словах умеренность, а тайно подстрекает Англию к враждебным действиям. Паскевич докладывает об этом Меншикову, добавляя, по словам Е. В. Тарле, что «Англия сочтёт достаточной причиной для войны, если русские войска перейдут через Дунай или если произойдёт нападение с моря на Константинополь». Другая новость для Паскевича – это строгий нейтралитет Австрии и вероятно Пруссии. В июне 1853 г. это было для Николая и для фельдмаршала печальной, разочаровывающей новостью. Они оба тогда не предвидели, как много дали бы ровно год спустя, летом 1854 г., чтобы быть уверенными хотя бы в этом строгом нейтралитете обеих немецких держав и не бояться их военного выступления против России. В сентябре 1853 г. Паскевич подал царю две записки о войне с Турцией. В первой, от 11 сентября, фельдмаршал пишет царю о театре первоначальных русских военных действий, которым должен стать «квадрат: от Гирсова на Варну, от Варны до Шумлы, от Шумлы до Рущука и Силистрии». Далее Паскевич предполагает, что необходимо вооружить и возбудить к восстанию христианское население Порты – болгар, сербов, греков. Для этого царю рекомендуется «распустить за Дунаем прокламации». Паскевич советует Николаю объявить, что всем восставшим против турок будет выдано оружие, порох, провиант и деньги. В целом, первая записка фельдмаршала демонстрирует, что Паскевич видит роль русской армии в активном наступлении на Турцию. Но чуть меньше чем через две недели фельдмаршал пишет второе письмо. Планы Паскевича становятся более осторожными. Он выражает обеспокоенность по поводу прохода нескольких английских и французских кораблей через Дарданеллы. Исходя из того, что война против Турции, скорее всего, обернётся войной и против европейских стран, Паскевич советует царю не наступать, а наоборот – обороняться. Эта рекомендация ставит под сомнение саму цель пребывания русской армии в Дунайских княжествах. Кроме того, фельдмаршал рассуждает, что даже если армия Российской империи продвинется и дойдёт до Адрианополя, ни одна европейская держава не допустит, чтобы Россия могла оставить за собой какие-либо завоевания. Таким образом, вторая записка Паскевича пронизана пессимизмом и, по сути, намекает Николаю на то, что война невыгодна России. Однако не всё так просто. Паскевич, в свойственной ему манере, не хочет брать на себя ответственность и кардинально менять мнение Николая, который рассчитывает на войну и верит в успех. В конце письма Паскевич вновь упоминает, что у России против Турции есть страшнейшее оружие – христиане, кои очень сильно хотят свергнуть султана. В конце концов ситуация складывается следующая: русская армия не двинется далее того «квадрата», о котором Паскевич упоминал в первом письме, и то лишь в том случае, если ей дадут туда дойти. А воевать с Турцией должны будут… турецкие христиане. Каким образом Николай, оплот консерватизма в Европе, собирался спонсировать восстания и протесты внутри Турции в условиях, когда за любым шагом русской армии, чиновников и агентов следили с особым вниманием, не совсем понятно. К слову, сам Паскевич абсолютно ничего не сделал для того, чтобы реализовать эти планы поднятия балканских христиан. Следовательно, фельдмаршал, который в глубине души вовсе не хотел войны, рассчитывал, возможно, на следующий сценарий: пусть турецкие христиане восстают, если могут; русская армия не вмешивается, пока они сами не свергнут султана; а если у протестующих ничего не выйдет – русская армия никуда не двинется. Братья Гракхи Картина: Действия восьми канонерских лодок на буксире пароходов Ординарец и Прут против турецкой крепости Исакчи 11 октября 1853 года

​​Сложная дружба СССР и Веймарской Республики Советско-германские отношения после заключения Рапалльского договора 1922 года представляют собой пример неожиданного сближения двух изгоев послевоенной Европы. На дипломатическом уровне этот союз выглядел как прагматичное сотрудничество, однако за фасадом скрывались серьёзные внутренние противоречия. Пока Коминтерн и ОГПУ рассматривали Германию как главный плацдарм для мировой революции, Наркомат иностранных дел старался наладить с Берлином доверительные отношения и был вынужден отчитываться за действия советских спецслужб. Серьезным кризисом отношений стала провалившаяся попытка коммунистического восстания в Германии 1923 года. Важную роль в подготовке восстания играли советские спецсужбы, в частности, сотрудник ОГПУ Александр Скоблевский. Под прикрытием он выполнял функции советника при ЦК КПГ, создавал отряды «будущей немецкой ЧК» и готовил покушения на немецких политиков и предпринимателей. Провал восстания Скоблевский связывал с предательством в рядах коммунистов и в начале 1924 года отдал приказ убить Иоганна Рауша, подозреваемого в измене. Для немецких властей убийство стало сигналом опасной деятельности, и весной 1924 года полиция арестовала почти всю его ячейку, включая самого Скоблевского. Советская сторона стала искать способы вернуть своего агента. 9 июля 1924 года начальник контрразведки ОГПУ Артюзов разослал циркуляр, предписывавший рассматривать всех немцев в Советском Союзе как потенциальных шпионов. Это вызвало серьёзный конфликт с НКИД: дипломатам было важно продолжать сближение с Германией, а не провоцировать её. Но по замыслу чекистов найденных «шпионов» можно было обменять на Скоблевского. Жертвами стали трое молодых студентов — Карл Киндерман, Теодор Вольш и Макс фон Дитмар. Их история с самого начала носила странный и почти авантюрный характер. Изначально Киндерман и Вольш пытались попасть в СССР как туристы, но безуспешно. Всё изменилось с приходом Дитмара, утверждавшего, что имеет связи в советском посольстве. По его совету они вступили в КПГ, надеясь, что партийные билеты облегчат получение визы. Прибыв почти без денег, они запланировали грандиозную научную экспедицию в Сибирь и к Северному Ледовитому океану. При этом они активно запрашивали средства у различных советских организаций и настойчиво пытались познакомиться с Луначарским и Крупской, что сразу же вызвало подозрения. В октябре 1924 года подозрительных студентов арестовали. Сначала они воспринимали это как недоразумение, но следствие решило сфабриковать дело: ошибки в партийных документах позволили ОГПУ обвинить их в шпионаже и терроризме. В феврале 1925 года Политбюро поддержало идею использовать дело немецких студентов как средство давления на Германию. Параллельно весной 1925 года в Лейпциге начался процесс против Скоблевского: германская прокуратура представила доказательства причастности СССР к подготовке переворота. Скоблевский был приговорён к казни, что вынудило Москву действовать настойчивее. Студентов подвергали бесконечным допросам, угрозам и внедрению подсадных агентов. В итоге Дитмар и частично Киндерман подписали признания. На суде прокурор Николай Крыленко произнёс трёхчасовую речь, утверждая, что, несмотря на отсутствие прямых улик, для приговора достаточно признания обвиняемых и их классовой принадлежности. Киндерман и Вольш отвергли обвинения, назвав процесс фарсом, тогда как Дитмар зачитал покаянную речь, подготовленную следователями, и заявил, что заслуживает казни. 2 июля 1925 года суд приговорил всех троих к расстрелу, но с отсрочкой исполнения — это было рассчитано как средство давления в переговорах об обмене заключёнными. После долгих дискуссий с Германией приговоры заменили на длительные сроки заключения, а в сентябре 1926 года состоялся обмен: 14 немецких граждан, включая Киндермана и Вольша, вернулись домой в обмен на Скоблевского и группу советских агентов. Макс фон Дитмар так и не дождался освобождения; по официальной версии он умер в тюрьме от инфаркта. Братья Гракхи Фото: студенты Теодор Вольш, Карл Киндерман и Макс Фон Дитмарин

​​Начало советской разведки в Британии История советской разведки в Великобритании долгое время воспринималась через призму знаменитой Кембриджской пятёрки, начавшей свою деятельность в 1930-е годы. Однако задолго до этого, ещё в 1919 году, большевики сумели создать в Лондоне другую агентурную сеть. Ставка делалась на англичан с левыми убеждениями. Костяк организации составили журналисты Уильям Юэр (лидер группы) и Джордж Слокомб, а также бывшие полицейские, уволенные после забастовки 1919 года, – Уолтер Дейл и Артур Лэйки, действовавший под псевдонимом Аллен. В качестве прикрытия использовались две структуры. Международное агентство Federated Press of America (FPA) позволяло вести журналистскую деятельность, а частное детективное бюро Vigilance Detective Agency (VDA) обеспечивало оперативную работу – слежку за чиновниками и разведывательными учреждениями. Уже к 1921 году сеть действовала в полном объёме: детективы Дейла фиксировали служебные автомобили и адреса сотрудников спецслужб, определили расположение офисов Секретной разведывательной службы (SIS) и даже сумели выявить личность и место жительства главы MI5. Слокомб отправился в Париж, откуда регулярно пересылал копии французских дипломатических депеш. За эту работу он получал около тысячи долларов в месяц – значительная часть шла на подкуп чиновников. Таким образом, сеть охватывала также Францию. Со временем сеть расширялась: наблюдение за спецслужбами, контроль за русской эмиграцией, сбор сведений о политике и защита самой организации от преследований. Ей удалось проникнуть в военно-морскую разведку, Министерство по делам Индии и колоний и даже в Форин-офис. Примечательна история с фальшивым «письмом Зиновьева», опубликованным в Daily Mail в 1924 году. Юэр одним из первых заподозрил неладное, когда его коллега сообщил о необычной активности спецслужб и их встречах с иностранными дипломатами за несколько дней до публикации письма. Он пошёл на рискованный шаг и опубликовал в прессе обращение от имени Лейбористской партии, которая вела своё расследование по этому письму, и пригласил к беседе тех, кто имел связи со спецслужбами. За этим наивным посланием Юэр ожидал, что к нему в офис придёт представитель SIS под прикрытием. Так и случилось. Не раскрыв ему ничего полезного, Юэру удалось выведать у него конфиденциальные данные, организовать за ним обратную слежку и раскрыть его связь с MI5. Однако внимание контрразведки неуклонно росло. В 1925 году MI5 начала перехватывать корреспонденцию офиса FPA и выявила его связи с советским посольством и торговым представительством «Аркос». В 1927 году британская полиция провела обыск в помещениях «Аркоса». Прямых доказательств хищения секретных документов обнаружить не удалось, однако дипломатический скандал привёл к разрыву англо-советских отношений. Финансирование сети резко сократилось: FPA вскоре была закрыта, а Аллен, управлявший агентством, – уволен. Юэр попытался продолжить работу через машинописное бюро Featherstone, но уже находился под пристальным надзором спецслужб. В 1928 году Аллен, оставшийся без работы и денег, пошёл на сотрудничество с британскими властями. Он сообщил о двух «кротах» в Скотленд-Ярде, которые долгие годы снабжали сеть конфиденциальными данными. Вскоре полиция раскрыла Featherstone и вычислила агентов – инспектора Гинховена и сержанта Джейна. Те передавали Юэру списки подозреваемых, сведения о почтовом контроле и планы рейдов против коммунистов. Масштабы утечек потрясли Министерство внутренних дел. В апреле 1929 года Гинховен и Джейн были арестованы, но суда так и не последовало: их просто уволили, не желая предавать дело огласке. Featherstone закрыли, и деятельность первой советской агентурной сети в Великобритании фактически прекратилась. Судьбы участников сложились по-разному. Юэр вскоре покинул компартию и стал известным журналистом-антикоммунистом. Дейл и Аллен отошли от политики. Слокомб продолжал работать в Париже, но интереса спецслужб уже не вызывал. Судебного процесса по делу так и не состоялось. Братья Гракхи Фото: Уильям Юэр и офис FPA, ул. Strand, 222–225, Лондон

​​Начало советской разведки во Франции С первых дней существования советского государства большевики придавали особое значение разведке – ключевом инструменте в добыче технологий, необходимых для индустриализации страны. Одним из главных направлений советской разведки стала Франция – великая держава, победительница в Мировой Войне, с развитой промышленностью и влиятельным левым движением. Именно через Французскую коммунистическую партию (ФКП) и её разветвлённую сеть профсоюзов Иностранный отдел ВЧК (в будущем – ОГПУ и НКВД) выстраивал свою работу. В 1920 году в Париж прибыл некто Степанов, ставший первым резидентом советской разведки. Его главным источником стал Йозеф Томмази, член руководства ФКП и активист профсоюза авиационной промышленности. Связи Томмази в авиационном секторе оказались настоящим кладом для советской промышленности и армии. Работа Томмази оставалась тайной до 1924 года, когда его раскрыли члены его же партии, и он бежал в СССР. В Советском Союзе он продолжил службу, но через два года был убит ГПУ. Этот провал показал ГПУ, что идеология не всегда сильнее верности родной стране, и стал ударом по репутации французских коммунистов. В ответ было принято решение, что в каждой иностранной коммунистической партии один руководитель должен отвечать за «специальные службы» и работать напрямую с Москвой, создавая тайную структуру для вербовки и сбора информации. Во Франции первым таким руководителем стал Жан Креме, член ЦК и Политбюро ФКП, который создал сеть агентов на арсеналах, складах, заводах и в портах. В 1925 году на место Степанова в Париж прибыл новый резидент – Бернштейн, ранее руководивший агентурами в Польше и на Балканах. С его приходом советская разведка приобрела «научный характер». Бернштейн передал Креме список конкретных вопросов о производстве пороха, вооружений, танков, пушек, противогазов, самолетов, верфей и перемещениях войск. Креме успешно выполнял задание, но был вынужден привлечь слишком многих к этой работе. В октябре 1925 года произошла утечка: механик из арсенала Версаля сообщил полиции, что коммунисты требуют военные секреты «в интересах трудящихся». Французская контрразведка сначала снабжала СССР дезинформацией, а в феврале 1927 года арестовала около ста человек, включая Бернштейна. Креме сумел бежать в Москву и продолжил работу в военной разведке до своей ликвидации в 1929 году. Следующим советским резидентом стал Поль Мюрай. В отличие от своих предшественников, ему запретили привлекать ФКП, поэтому он предпочитал действовать подпольно и шёл на рискованные операции. Благодаря его методам СССР удалось украсть ценные сведения о французском оружии, флоте и авиации. Мюрай был арестован в 1931 году, получил трёхлетний срок и позднее был выслан в СССР, где бесследно исчез. Ещё до ареста он, действуя более мягкими методами, всё же решил привлечь к делу коммунистов и создал сеть рабкоров – рабочих-корреспондентов из числа профсоюзных активистов, пишущих для газеты L’Humanité. Под видом журналистской работы они, сами того не зная, передавали в СССР ценные данные о французской промышленности. Контроль над сетью взял Жак Дюкло, лидер ФКП, один из главных осведомителей Москвы. Однако в 1932 году, после череды арестов, и эта схема была приостановлена. К середине 1930-х годов Франция перестала быть главным объектом советской разведки: предпочтение отдавалось немецким технологиям. НКВД к тому времени привык действовать без участия ФКП, в основном занимаясь не шпионажем, а устранением врагов Сталина за границей, включая похищение генерала Миллера, убийство банкира Навачина и, возможно, убийство сына Троцкого. Одновременно ФКП взяла курс на союз с левыми силами, что позволило ей прийти к власти в 1936 году, но вынудило приостановить все связи с советской разведкой. На этом фоне французские власти уже не так активно боролись с советскими агентами, предпочитая сохранять хорошие отношения с СССР в условиях роста новой угрозы – нацистской Германии. Братья Гракхи Пропагандистский плакат: «Советский кукловод» держит под контролем представителей Народного фронта, 1936 год

​​Пугачёвщина: от Урала до Поволжья Восстание Пугачёва постепенно перерастало в крестьянскую войну. Приближённые Пугачёва были отправлены в разные края для организации новых полков и расширения сферы действий. В декабре 1773 г. И. Зарубин-Чика направился на уральские заводы для организации литья пушек, а затем двинулся на штурм Уфы. Изначально в его распоряжении было всего 4 тыс. человек, но всего за несколько дней отряды пополнились и насчитывали уже более 10 тыс. воинов. Однако взять Уфу не удалось, несмотря на численное преимущество. Восставшие испытывали острую нехватку современного оружия: большинство имело лишь луки и стрелы, что оказалось слишком слабым средством против пушек и ружей. Подобно Оренбургу, Уфа подвергалась осаде вплоть до марта 1774 г. Тем временем поднялся Урал. Посланный туда казак Иван Кузнецов привлёк к восстанию работных людей Катав-Ивановского, Саткинского и других заводов. Ещё раньше к повстанцам присоединился Воскресенский завод. На Среднем Урале в октябре–ноябре 1773 г. образовался обширный район восстания, охватывавший Пермский край и Кунгур. Руководителем войск здесь стал опытный артиллерист И. Н. Белобородов. Работные люди и приписные крестьяне часто переходили к повстанцам целыми общинами. К февралю 1774 г. восстание охватило 92 завода Урала, то есть около ¾ всего горнозаводского центра страны перешли на сторону Пугачёва. Белобородов стал угрожать Екатеринбургу. В Поволжье, в Ставропольско-Самарском крае, к декабрю 1773 г. действовало более 10 крупных отрядов. В руках повстанцев оказались Бузулук, Самара и ряд крепостей. Правительство всё яснее осознавало опасность происходящего. За голову Пугачёва была назначена награда в 10 тыс. рублей. Продолжалось направление регулярных войск в районы восстания. Главнокомандующим был назначен генерал А. И. Бибиков. В марте 1774 г. восставшие потерпели ряд крупных поражений (Пугачёв под Татищевской крепостью, Зарубин-Чика под Уфой). В конце февраля — начале марта правительственные войска сожгли основную базу Белобородова на Среднем Урале — Шайтанский завод, и к концу марта восстание в этом районе оказалось в основном подавлено. После тяжёлого поражения под Татищевой крепостью, потеряв множество людей, Пугачёв был вынужден прекратить почти полугодовую осаду Оренбурга. В начале апреля 1774 г. с небольшим отрядом в 500 казаков предводитель восстания ушёл на Урал. После гибели многих сподвижников борьбу продолжали Белобородов, Кинзя Арсланов и Салават Юлаев. Несмотря на большие потери, ряды повстанцев быстро пополнялись за счёт угнетённых. Продвигаясь по Уралу, Пугачёв оставлял за собой сожжённые крепости и разрушенные мосты, сам участвуя в боях. Центром восстания стали Южный Урал и Башкирия. После взятия Магнитной армии повстанцы объединились и насчитывали свыше 10 тыс. человек, но были плохо вооружены и необучены, за исключением полка Белобородова. В мае 1774 г. под Троицкой крепостью Пугачёв потерпел тяжёлое поражение от генерала Деколонга, потеряв 4 тыс. человек, обоз и артиллерию. Однако уже через месяц его войско вновь насчитывало около 8 тыс. человек. В июне, соединившись с конницей Салавата Юлаева, Пугачёв двинулся на запад, в Поволжье, где армия выросла до 20 тыс. человек. 12 июля 1774 г. повстанцы ворвались в Казань, однако Кремль продолжал обороняться. Подоспевшие войска Михельсона разгромили Пугачёва, и 15 июля его новая попытка взять Казань также окончилась поражением. Крестьянская армия потеряла более тысячи убитыми, многие попали в плен, среди них Белобородов. Пугачёв с четырьмя сотнями казаков переправился на правый берег Волги. Братья Гракхи Изображение: царский портрет Пугачёва, нарисованный поверх портрета Екатерины II. Долгое время считался подлинным портретом Пугачёва, написанным в Бёрдах. Изучение живописных слоёв показало, что портрет Пугачёва написан в середине XIX века поверх подлинного портрета неизвестной XVIII века