Телеграм канал «Братья Гракхи»

​​От тоталитаризма к плюрализму? Западные теории о природе советской системы после Хрущёва 14 октября 1964 г. Никита Хрущёв был освобождён от обязанностей Первого секретаря ЦК КПСС. Отставка Хрущёва вызвала у зарубежных политологов большой интерес, которые увидели в его добровольном уходе признак эволюции советского строя. До ухода Хрущёва большинство западных советологов считали, что в Советском Союзе установлена тоталитарная политическая модель. Эта модель предполагала, что советское общество является монолитным, практически не участвующим в политической жизни государства. Из этого следовало, что государство управляется узкой группой руководителей во главе с харизматичным лидером. Наиболее яркими представителями этого направления в советологии были американские политологи К. Фридрих и З. Бжезинский. Они утверждали, что партийно-государственная верхушка СССР на протяжении всей истории осуществляла безраздельный контроль над обществом, не допуская никакой политической самостоятельности. Тоталитарная модель доминировала в представлениях западных исследователей. Однако отставка Хрущёва свидетельствовала о существенных изменениях в политической системе СССР и сформировала у европейских и американских политологов новую версию советского строя. Так, в середине 1960-х гг. советологи обнаружили, что в СССР существует политическая элита, разделённая на могущественные заинтересованные группы, активность которых делает применение тоталитарной модели к СССР неправильным. Немалое место в их аргументации занимали ссылки на отказ режима от террористических методов господства, на «коллективные» методы партийно-государственного руководства, на некоторую либерализацию. Но самое важное – в 1960-е годы эти политические группы стали более самостоятельными и получили значительное влияние на принятие судьбоносных для страны решений. Таким образом, тоталитарная модель советского режима была заменена на разновидность «советского плюрализма». Наибольший вклад в изучение модели «советского плюрализма» внёс американский советолог Дж. Хаф. Он утверждал, что версия Бжезинского о политической модели СССР носит общий характер и не учитывает послесталинскую фазу развития Советского государства. Хаф считал, что в основе политического взаимодействия в СССР лежит «бюрократический конфликт», основными участниками которого являются специфические заинтересованные группы или «комплексы» – прежде всего министерства и ведомства, контролирующие наиболее влиятельные отрасли экономики, а также военные и военно-промышленный комплекс в целом, подразделения аппарата ЦК, которые, как он писал, нередко действуют совместно с теми, кого курируют. При этом в Советском Союзе нет «обычных» для западных политических систем заинтересованных групп, таких как профсоюзы, общественные организации и т.п. Хаф пытался сформировать цельную альтернативную концепцию тоталитарной модели СССР. В конце концов, он пришёл к выводу, что Советский Союз движется в направлении модели институционального плюрализма. Разница между западной и советской моделями в том, что на Западе заинтересованные группы – это, в основном, добровольные общественные объединения, тогда как в СССР – это возникающие внутри системы институциональные структуры. Хаф утверждал, что советская система после смерти Сталина – это «парламентская система особого типа», где Центральный комитет выступает как парламент, перед которым ответственны «кабинет» (политбюро) и лидер (генсек). Вскоре сторонники тоталитарной модели внесли в свою концепцию поправку, признав существование в СССР влиятельных заинтересованных групп, однако настаивали, что основой политического строя остаётся тоталитаризм. Само же понятие «плюралистической» модели постоянно подвергалось критике и не смогло стать доминирующим в зарубежной советологии. Братья Гракхи Фото: Никита Хрущев разговаривает по телефону с космонавтами Комаровым, Феоктистовым и Егоровым, находящимися на орбите на борту космического корабля «Восход». Справа – Леонид Брежнев. 12 октября 1964 года

​​Военная революция и Мориц Оранский В 1566 году Нидерланды восстают против Испании. На первых порах Семнадцать провинций с огромным трудом справлялись с испанцами из-за слабости своих поспешно собранных и плохо дисциплинированных войск. К 1587 году сопротивление держалось только в трёх провинциях – в Голландии, Зеландии и Утрехте. Но именно в этот критический момент республике повезло. Англия, опасавшаяся испанской гегемонии в Нидерландах, вмешалась, предоставив деньги и войска. В 1588 году испанский король Филипп II отправил Великую армаду в поход против Англии. Герцог Парма вынужден был перебросить свои силы с голландского фронта к Дюнкерку, намереваясь посадить их на корабли. Но Англия одолела Армаду, что стоило Испании стратегического контроля над морями. Вскоре по приказу короля Парма был отправлен во Францию – воевать в местном династическом конфликте. Испания утратила инициативу в Нидерландах, лишилась удобных путей снабжения и сосредоточения сил, а республика смогла реформировать свою армию и навсегда изменить военное дело Европы. Главным архитектором этих преобразований был принц Мориц Оранский, ставший в двадцатилетнем возрасте генерал-адмиралом Нидерландов. Закрепившись в низинных землях Голландии, защищённых морем, реками и болотами, он начал восстановление армии. Ему предстояло победить величайшую державу времени – империю Габсбургов – и сильнейшее военное соединение – испанскую терцию. Мориц отлично понимал свои ограничения. Он был зажат, против него сражались лучшие полководцы, руководившие регулярной и дисциплинированной армией. Мориц же был связан постоянным контролем гражданских властей, постоянно споривших друг с другом по политическим и религиозным вопросам. Большая часть людей и ресурсов уходила на поддержание торгового флота, без которого республика лишилась бы экономической мощи. Армия зависела от наёмников. И всё же нидерландцы сражались на своей земле, движимые национальным и протестантским рвением. Богатство страны позволяло платить высокое жалованье солдатам. Высокий уровень образования и науки обеспечивал приток знаний: Мориц сотрудничал с Лейденским университетом, изучал античных авторов и применял новые технологии. В этих условиях Мориц сформировал новую военную философию. Он сделал ставку на дисциплину, строевую выучку и строгий государственный контроль. Наёмники тщательно отбирались, их отряды реорганизовывались по потребностям. Армия ежедневно занималась строевой подготовкой по чётким и простым упражнениям, доводимым до автоматизма. Впервые были разработаны иллюстрированные учебники и единые военные уставы. Особое внимание Мориц уделил подготовке офицеров. В основанной им академии в Зигене военная карьера строилась по таланту, а не по происхождению. По числу обученных офицеров нидерландская армия не имела равных в Европе. Главным тактическим новшеством стал переход от громоздких каре к линейным батальонам по 600 человек, выстроенным в пять рядов по 120. Введение «контрмарша» – приёма, когда после залпа линия отходила назад для перезарядки, уступая место следующей, – обеспечило значительно большую огневую мощь по сравнению с трёхтысячными терциями, где стреляли лишь передние ряды. Меньшая глубина и численность батальона компенсировались его высокой подвижностью. При этом за двадцать лет Мориц провёл лишь два сражения. Хотя это были блестящие победы, он предпочитал изнурять противника осадами. Всего он провёл около тридцати осад, защищая и беря крепости. Подкопы теперь рыли не крестьяне, а сами солдаты, для которых лопата стала обязательной частью снаряжения. Снабжение осуществлялось по каналам с необычайной скоростью, а успех строился на передовых методах инженеров, математиков, топографов и картографов. В 1609 году Испания была вынуждена заключить перемирие. В 1621 война вспыхнула вновь. Мориц умер в 1625 году, не увидев окончательной победы своей страны. Он был не столько военным гением, сколько архитектором новой военной системы, которая дала Нидерландам шанс выжить и стала примером для европейских армий XVII–XVIII веков. Братья Гракхи Портрет: Мориц Оранский

​​Духовная оборона: как пресса Швейцарии бросила вызов Третьему рейху После 1933 года, когда в Германии к власти пришли национал-социалисты, Швейцария оказалась перед внутренним вызовом. Экономически связанная с Рейхом через банки и промышленность, она одновременно была страной, где общественное мнение и культурная элита резко отвергали идеологию Гитлера. Именно здесь возник парадокс: официально придерживаясь нейтралитета, Швейцария формировала внутри себя идеологическое сопротивление – не политическое или военное, а духовное и культурное. Главным его оружием стали печатное слово, радио и общественные дискуссии. Так в конце 1930-х годов в стране оформилось движение «Духовная оборона», объединившее около сорока общественных организаций. Его цель заключалась не только в критике нацизма, но и в защите традиционных швейцарских ценностей: федерализма, политического плюрализма, религиозной терпимости и гражданской свободы. Одним из первых, кто осознал реальную опасность гитлеровской идеологии, стал швейцарский историк Карл Майер. Изучив «Mein Kampf», он сделал тревожное предсказание: аншлюс Австрии – лишь первый шаг, за ним последуют Чехословакия и дальнейшая экспансия. 27 апреля 1938 года, выступая в Цюрихе с докладом «Наша задача после заката Австрии», он призвал к укреплению обороны и повышению политического самосознания швейцарцев. Для Майера главным фронтом становилось не поле сражения, а сознание граждан. К движению «Духовной обороны» присоединились влиятельные фигуры: главнокомандующий швейцарской армией Анри Гизан, президент Международного комитета Красного Креста Марсель Хубер, предприниматель и основатель Migros Готтлиб Дуттвайлер, либеральный публицист Альфред Валлоттон, писатель Теодор Шпёрри, философ и публицист Дени де Ружмон, выступавший против нацизма с федералистических и протестантских позиций. После аншлюса Австрии Швейцария осталась единственной немецкоязычной страной, чьи официальные СМИ не только не поддались влиянию рейховской пропаганды, но и критиковали её открыто. Газеты и радио превратились в гражданскую трибуну. Печатная пресса публиковала аналитические статьи и предупреждения, предоставляла площадку немецким эмигрантам – изгнанным журналистам, философам и публицистам. Они писали о разрушении правового государства в Германии, о преследованиях и концлагерях. Швейцарское национальное радио стало вести регулярные передачи, прямо опровергающие тезисы речей Геббельса. Радиожурналисты говорили о правах личности, о ценности федерализма и опасности тоталитарного мышления. Это было не просто информирование – это была публичная защита демократического сознания. Соглашения в Мюнхене (1938), разрешившие расчленение Чехословакии, стали в Швейцарии символом морального поражения Европы. В то время как многие европейские правительства говорили о «сохранении мира», швейцарские газеты говорили о капитуляции. Карл Барт, протестантский теолог, изгнанный из Германии за отказ присягнуть Гитлеру, после Мюнхена заявил, что сопротивление режиму – христианский и гражданский долг. Он поддержал не только духовную, но и вооружённую оборону как форму легитимной защиты свободы. Газета италоязычного кантона Gazzetta Ticinese сравнила ситуацию с 1914 годом и предупреждала: Оружие, готовое к войне сейчас, по количеству и качеству намного превосходит то, что было при прошлой. Мы делаем вывод: новая война будет несравненно более кровавой и страшной Франкоязычная Le Confédéré писала: В грядущей войне Германия и её враги будут бороться не на жизнь, а на смерть, бросив все свои силы В то время как правительства великих держав искали компромиссы с диктаторами, швейцарская пресса говорила вслух то, чего боялись сказать другие. Братья Гракхи Фото: Выставка швейцарского народного хозяйства в Цюрихе (1939) символ национального единства и идеологии «Духовной обороны». Она демонстрировала экономические достижения страны и служила культурно-моральным барьером против фашистских и нацистских идеологий

​​Российская нерешительность и балканский вопрос накануне Крымской войны Летом 1853 г. русские войска вошли в Молдову и Валахию. О соотношении сил между Российской и Османской империями писал И. В. Тарле: Для действия в Дунайских княжествах были назначены: весь 4-й пехотный корпус (57 794 человека) и часть 5-го пехотного корпуса (21 803 человека), затем 3 казачьих полка (1 944 человека). Главным начальником этих войск указом 26 мая 1853 г. был назначен генерал-адъютант князь Михаил Дмитриевич Горчаков. Всего под начальством Горчакова оказалось войск 81 541 чел. строевых и 5 741 нестроевых при 201 штаб-офицере и 1 445 обер-офицерах. […] У турок, по самому скромному подсчету, было около 145 тысяч человек, готовых к бою. Вооружены турки были в общем лучше, чем армия Горчакова. У всех стрелковых частей были нарезные ружья, в кавалерии часть эскадронов уже имела штуцера, артиллерия была в хорошем состоянии. Кроме этих 145 тысяч человек, турецкий главнокомандующий Омер-паша располагал хорошей иррегулярной конницей башибузуков. Сколько их было у него к началу военных действий на Дунае, – сказать в точности невозможно: цифры даются слишком уж разные Нерешительность России, незнание толком, что делать, прекрасно демонстрируется на примере управления Дунайскими княжествами, на территорию которых русская армия в 1853 г. вторглась. Так, например, Россия, с одной стороны, запрещает Дунайским княжествам иметь какие-либо отношения с Портой. С другой – по совету Бруннова – оставляет ту же администрацию, чтобы не сильно портить отношения с западными державами. Таким образом, в Дунайских княжествах функционировала, по сути, обширная турецко-английско-французско-австрийская разведывательная сеть. Чем более серьезный и тревожный вид принимали дела в Дунайских княжествах, тем решительнее Николай стремился поднять сербов, греков, болгар, черногорцев против Турции и тем больше росло беспокойство Паскевича и вечно покорного Нессельроде. Оба они боялись, что агитация русских агентов между славянами может серьезно раздражить и обеспокоить Австрию, которая и без того очень подозрительно относится к панславизму и у которой своих славян очень много. Конечно, если бы турецкие христиане восстали сами – было бы отлично. Но этого не будет: их нужно агитировать, а агитировать опасно. Николай же решился попробовать и поддержать протестные настроения внутри Турции. Такой план настолько сильно пугал канцлера Нессельроде, что в ноябре 1853 г. он даже хотел подать в отставку, но Николай не разрешил. Настаивать канцлер не стал. Почему же призывы Николая никак не могли быть услышаны балканскими народами? Во-первых, а что Николай предлагал вместо османского ига? Российский протекторат? Перспектива сомнительная. Во-вторых, крестьяне на Балканах опасались, что с приходом России в регион в том или ином виде будет введено крепостное право. Например, «крестьяне в Молдавии уже в годы предшествующих русских оккупаций жаловались, что произвол бояр резко усиливался, как только власть над краем переходила в руки Николая» (Е. В. Тарле). В-третьих, основное содержание агитации царя крутилось вокруг защиты православия. Однако это самое православие внутри Турецкой империи не особо ущемлялось. В общем, подымать в XIX в. народы исключительно религиозной пропагандой там, где их религию никто не гонит, оказывалось делом малоэффективным. Горчаков, главнокомандующий армией в Дунайских княжествах, не понимал, что происходит всё больше и больше. Агитация ни к чему не приводила ни на левом, ни, подавно, на правом берегу Дуная, восстаний нигде не возникало (кроме далекого Эпира), армия Омер-паши в Шумле, в Варне, в Силистрии была в боевой готовности. В октябре Оттоманская империя объявила войну России. Вслед за этим был опубликован и соответствующий манифест русского императора. Братья Гракхи Картина: переправа русских войск через Дунай 2 марта 1854 года

Рекомендуем подписаться на Политфак на связи — блог о политической науке и российской политике: ▪️Перенимает ли Россия опыт Китая в области регулирования интернет-пространства? Или же между ними есть большие различия? ▪️Как социальные выплаты влияют на поддержку «партии власти»? Как российская социальная политика работает на укрепление власти. ▪️Что почитать о федерализме? Подборка литературы по теме. ▪️Этническое разнообразие и политические расколы: при каких условиях одно приводит к другому? ▪️Чем формально федеративное устройство может быть полезным для авторитаризма? Рассмотрим на примерах Югославии и Эфиопии. ▪️Что такое консерватизм в России? Какой набор ценностей и взглядов стоит за этим понятием, и почему единой консервативной повестки — нет? Подписаться

​​Избирательное право женщин: как оправдать бесправие? В 1918 году, Румыния, под влиянием великого объединения и проходивших в Европе революций, начала масштабные реформы и движение к демократии. Конституция 1923 года соответствовала западноевропейским образцам, но одной из главных проблем оставалось женское избирательное право. Румынская конституция отказала женщинам в праве голоса, нарушив собственный принцип равенства всех граждан. Многие депутаты поддерживали женское избирательное право. Их аргументы были очевидны: женщины не уступают мужчинам ни умом, ни нравственностью, а во время войны доказали верность родине, взяв на себя весь тыл. Игнорировать этот вопрос было невозможно — на депутатов давили и международные организации, и внутренние движения. Однако из-за консерватизма парламента решение проблемы было отложено. Поэтому, в статье 6 конституции решили указать, что особым законом, принятом двумя третями парламента, в будущем будут установлены условия, по которым женщины смогут воспользоваться своими политическими правами. Их предполагалось установить на основе принципа равенства полов. Не все приветствовали данный компромисс. В этой связи особенно интересна логика противников женского избирательного права во время составления конституции. Особо примечательной была речь депутата Иримеску, постоянно прерываемая овациями: «Господа, если бы я был убеждённым феминистом, я никогда бы не был доволен принципом данной статьи, поскольку он попросту ничего не значит. О чём говорит статья 6: „Особым законом будут определены условия, по которым женщины смогут пользоваться своими политическими правами“. То есть, данная статья не даёт женщинам ничего. Я считаю, что наш долг — дать им всё, что мы можем, но наше моральное обязательство в том, чтобы чётко заявить, что мы можем им дать, и одновременно со всей смелостью сказать, чего они получить не могут. И у меня хватает смелости заявить, что в нынешних условиях мы не можем дать женщинам политических прав». — «Они ничем не хуже мужчин!» — возразил депутат Пелла. — «Господин Пелла, я не считаю их хуже, напротив, нам нужно смотреть на вещи такими, какие они есть. Я, хорошо знакомый с жизнью наших деревень, обсуждая эту статью, не могу не видеть социального отражения наших сёл. Давайте не забывать, что мы живём в эпоху избыточных реформ. Любая реформа, сколь экстравагантной она бы ни была, будучи брошенной в толпу, станет модой, которая найдёт сторонников среди тех, кто ничего в ней не смыслит. Эта реформа — политические права женщин — не более чем просто мода. Мода, которая пройдёт, как пройдёт эпоха, которая её породила. Я согласен, что женщина ничем не хуже мужчины. Когда мы противимся этой реформе, никто не пытается апеллировать к превосходству или ущербности, и никто не отрицает той роли, которую наши женщины сыграли в войне. Но мы обсуждаем это с другой точки зрения. Вы правда считаете, что сейчас время обсуждать эту реформу, когда наши сёла пребывают в нищете и грязи, и когда именно женщина та, кто должна сражаться с тьмой и нищетой? Вы хотите лишить её этой священной обязанности и бросить в политическую борьбу? И дня не проходит, как женщины бьют тревогу: наши дети умирают, детская смертность ужасает, заболеваемость туберкулёзом бьёт рекорды. Почему это происходит? Потому что уровень гигиены нашего народа недостаточен. И кому, как не женщине, заниматься этим, особенно в отношении наших детей?» Впрочем, уже в 1929 году при правлении Крестьянской партии женщинам дали избирательные права — правда, с ограничениями. Согласно тексту закона, женщины получали право голосовать и быть избранными в коммунальные и уездные советы. Право голоса распространялось на женщин, которые окончили среднее, педагогическое или профессиональное образование, госслужащих, вдов, потерявших мужей на войне, женщин, награждённых во время войны, а также тех, кто на момент вступления закона в силу возглавлял культурные или благотворительные общества. Таким образом, статья 6 не сработала. Братья Гракхи Фото: феминистский конгресс в Бухаресте, март 1932 года

​​На пути к краху: как Австрия оплачивала войны с Наполеоном Австрия платила за верность старому порядку всё более дорогой ценой. Пока Наполеон перестраивал Европу, Габсбургская монархия разорялась, пытаясь удержать прошлое. Войны, инфляция и долги втянули империю в кризис, из которого уже не было выхода без реформ. С конца 1790-х годов, не имея устойчивой налоговой системы, Австрия всё чаще прибегала к выпуску бумажных денег. Первое время население принимало ассигнации по номиналу, но к 1800 году последствия стали катастрофическими. Денежная масса выросла с 91,8 млн гульденов в 1799 году до 201 млн в 1801-м. Цены росли, доверие к валюте падало, а за границей австрийские гульдены продавались с огромным дисконтом. Не меньшей угрозой стал и государственный долг. С начала войны 1792 года до 1801-го он увеличился с 390 до 613 миллионов — одна лишь выплата процентов поглощала львиную долю бюджета. Министерство иностранных дел, фактически выполнявшее роль координационного центра, первым осознало масштаб кризиса. Вице-канцлер граф Кобенцль писал летом 1802 года: «Мы должны начать с реорганизации финансов, ибо каждый день промедления увеличивает наши затруднения и опасности». В 1803 году казначейство представило проект графа Зичи. Он предлагал создать амортизационный фонд для погашения долга, обеспечить бумажные деньги государственным кредитом и сократить расходы до уровня доходов. Средства фонда должны были формироваться за счёт продажи государственной собственности и выпуска облигаций, а проценты направляться на выплату долга. Зичи настаивал и на сокращении военного бюджета — с 45 до 30 млн гульденов, но предупреждал насчёт новых налогов: «Народ уже обременён огромными обязательствами». Кобенцль и эрцгерцог Карл встретили этот план настороженно. Австрия только начинала военные реформы, и урезание бюджета грозило сорвать их. «Я не финансист, но это не похоже на хорошее предложение», — писал Кобенцль кабинет-секретарю императора — Коллоредо. Однако последний возражал: без сокращения расходов монархия просто утонет в долгах. Вскоре Коллоредо предложил более простое средство — очередную эмиссию ассигнаций: «Нужны лишь бумага, немного печати и способ ввести их в обращение — через жалованье солдатам и чиновникам». Но и он признавал, что «монархия уже погрязла в бумаге», а инфляция породила даже промысел фальшивомонетчиков. Другой проект выдвинул молодой дипломат Иоганн Филипп Вессенберг, будущий министр-президент. Он предлагал: создать постоянный амортизационный фонд с устойчивыми источниками дохода; повысить косвенные налоги; увеличить пошлины на кофе, спиртное, кожу, лён, сукно и предметы роскоши, а также на сырьё вроде шерсти и индиго. Жалобы промышленников он предлагал встречать просто: Пусть покупают австрийские товары. Чтобы сбалансировать фискальные меры, Вессенберг настаивал на развитии мануфактур и внутреннего производства. Министерство признало его предложения реалистичными. Вскоре пошлины выросли, амортизационный фонд был создан, подоходный налог уравнен для всех сословий, подорожала соль, был удвоен налог на евреев. Лишь одно нововведение вызвало протест — введение платы за вход в венский парк Пратер. Кобенцль возражал: «Мы должны избегать ограничений их главных мест отдыха. Ваше превосходительство, вы знаете, как венцы любят свой Пратер…». Для него парк был символом открытого общества, где встречались простолюдины и знать. Но плату за вход всё же ввели. И всё же предпринятые шаги оставались половинчатыми, ведь реформаторы не изучали реальное положение дел в провинции. Лишь эрцгерцог Карл предлагал системные меры, например, развивать земледелие и животноводство на монастырских землях Галиции и Буковины, чтобы увеличить поступления в казну. Но было поздно. К 1805 году, накануне Аустерлица, монархия стояла на грани банкротства. Пошлины на кофе и платный вход в Пратер не могли остановить распад старого порядка. Австрия по-прежнему оплачивала свои войны всё той же бумажной валютой — символом беспомощности империи, идущей к финансовому краху. Братья Гракхи Открытка: Венский парк Пратер, начало XIX в.