Больнее всего я ощущаю разлуку с тобой, – писала ему Ариадна. – Все остальное я еще могу воспринимать в плане историческом, научно, без всякой досады, но вот разлука с тобой – это для меня по-бабьему, по-детски непонятно, необъяснимо и больно. Я стосковалась по тебе и без тебя. Спасибо тебе, родненький, за маму и Мура – мама в своих открытках очень нежно пишет о тебе.
Тем временем Самуила Гуревича в 1940 году восстановили в партии и приняли на работу в ТАСС – поручили сотрудничать с иностранными корреспондентами из Reuters и Associated Press.
После смерти Цветаевой Гуревич помогал сохранить ее архивы и взял на себя финансовое обеспечение ее сына Георгия. Для последнего Гуревич вообще стал единственным близким человеком – Мур писал ему искренние письма вплоть до своей гибели.
Перед отправлением на фронт Мур написал Самуилу большое письмо, в котором рассказывал о своем состоянии:
«Я чувствую непреодолимую потребность в том, чтобы кто-то знал побольше обо мне — и это не эгоизм, а попытка обмануть кромешное собственное одиночество, абсолютную внутреннюю пустоту».
В 1944 году Георгий был тяжело ранен в бою под Оршей и вскоре скончался в возрасте 19 лет.
Даже в суровых лагерных условиях Ариадна Эфрон оставалась доброй и отзывчивой. Легко находила общий язык с другими заключенными. За это администрация лагеря хотела сделать ее осведомителем. Ариадна отказалась стать «стукачкой». В «наказание» ее перевели на лесоповал штрафного лагпункта, где были невыносимые условия.
Подруге Ариадны — актрисе лагерного театра Тамаре Сланской — удалось передать письмо Гуревичу: «Если Вы хотите сохранить Алю, постарайтесь вызволить ее с Севера».
Считается, что именно Гуревич помог перевести Ариадну из сурового лесоповала Севжелдорлага в колонию, расположенную в зубово-полянском селе Потьма.
Перевод в Мордовию спас ей тогда жизнь. И без связей в НКВД осуществить такое вряд ли было бы возможно.
«Кстати, знай, что я очень подурнела, постарела, и стала похожа почти на Милю [соратница Сергея Эфрона, которая была старше Ариадны на десять лет. Арестована в тот же день, что и Ариадна]. Появилось у меня и несколько седых волосков — воспоминание о нескольких бурно проведённых месяцах моей жизни [в московской тюрьме во время следствия]. Боюсь, родненький мой, что в моём лице взвалил ты на себя непосильную и некрасивую ношу. Ну, обо всём этом, сугубо личном, переговорим, когда и если удастся свидеться. Мулька, милый муж мой, думаю о тебе всегда, всегда говорю с тобой, советуюсь во
всём, и стараюсь поступить так, как ты сказал бы мне.»
Письмо Ариадны Эфрон 31 марта 1941 года, из Княжпогоста в Москву
В ответ Самуил поддерживает её в письмах, обещает приехать, когда будет известно, где она «остановится».
«Я люблю тебя до конца нашей жизни. Я глубоко убеждён и даю тебе слово, что ты будешь свободна и мы будем вместе…» и обязательная подпись «твой муж».
Если ты разлюбишь меня, если это положение вещей будет тяготить тебя, ты не забывай, что лучшим доказательством дружбы будет предоставить меня коротко ясно моей судьбе. А то ведь ты врун у меня, разлюбишь, будешь жалеть и говорить, что любишь как мне разобраться на таком большом расстоянии?..
Ариадна Эфрон
Самуил Гуревич, как может помогает, поддерживает. Бандероли, посылки, лекарства и деньги... конечно, письма...
«Сегодня ровно три года с того дня, как ты согласилась стать моей женой…»
В 1945-м, сразу после войны, Гуревич смог добиться встречи с Алей в лагере в Потьме, хотя это было почти невозможным.
Но после отъезда он замолчал. Испытание встречей, порой, куда сильнее испытания разлукой. Он любил живую, улыбчивую, большеглазую Алю, а встретился с лагерной женщиной. Можно ли, пройдя столько лет лагерей оставаться прежней? Какого человека украсит пребывание в этих местах?
«Женщины это испытание выдерживали, но —мужчины — те, кто был на воле, те, кто встречал лагерных жён…»
М. Белкина «Скрещение судеб»
*на фото:
- Ариадна Эфрон, середина 30-х годов, Франция;
- Ариадна Эфрон, фото на документы, 1948 год