Телеграм канал «Контражур Ирины Павловой»

Святой Апостол Андрей Первозванный

Недавно мы с ней вспоминали эту ночь, и у обеих сразу подступил ком к горлу и глаза наполнились слезами: мы обе не забыли ни одной детали нашего «стояния» 20 с лишним лет тому назад... У меня с тех пор с Апостолом Андреем совершенно личные отношения, и когда несколько лет спустя мой сын решал, как они с женой назовут еще не родившегося мальчика, я робко вякнула – Андрей! И сын, который, как правило, выслушав меня, поступает с точностью до наоборот, вдруг немедленно со мной согласился: пусть будет Андрей! И ровно год назад день Св. Андрея Первозванного снова был для меня важным. И снова я – уже ни о чем его не прося – получила всё, что хотела. Ну, почти всё. И верю, что «недополученное» тоже получу. Хотя, наверное, для этого придется сильно постараться. Спасибо за всё, Св. Апостол Андрей, Ученик Христов!

Я представила себе перспективу стояния с ней – и обмерла. Подруга не так, чтобы сильно готовая к тяготам и лишениям. И если у нее болит, условно говоря, палец, то стонов и воплей столько, словно ей руку по плечо оттяпали. Так что мне не очень улыбалось с ней несколько часов (как я думала) в очереди стоять. Но у нее были важные обстоятельства, заставлявшие ее пойти, и я не могла ей сказать «пойду одна». Словом, наскоро перекусив, в 21.30 мы с ней подъехали к ХХС. Про то, как мы искали конец очереди, рассказывать не буду – просто скажу, что искали мы его долго. И тогда еще вообще для «стояльцев» ничего не было. Вообще ничего: ни сортира, ни еды, ни питья - ноль. Очередь двигалась очень медленно, после жаркого дня вдруг резко похолодало, ну вот прямо резко, а многие люди к этому не были готовы. Я-то питерская, мы всегда с собой «зонт и шубу» таскаем, на всякий случай. Москвичи в этом смысле куда более легкомысленны. В общем, старики и дети (их было довольно много) стали замерзать. Люди, у которых в окрестностях были запаркованы автомобили (тогда там еще можно было запарковаться), тут же собрали «детский сад» и потащили всех ребят – чужих (!) в машины. Родители проводили детей в машины, а сами вернулись стоять. Я еще дернулась, мол, не страшно ли родителям, но родители верили, что Св. Андрей не позволит ребятишек обидеть. Так и вышло. Потом люди, у которых было с собой попить-поесть, стали спрашивать, не хочет ли кто сильнее, чем они, пить и есть. Впереди очень зябла бабушка, я отдала ей свой тёплый шарф, а мы с подругой завернулись в мой большой павлово-посадский платок вдвоем. Кстати, подруга моя за всю ночь ни разу не пискнула, что устала, или что спать, или что, мол, поедем уже по домам. Мы с ней не пили-не ели; она было спросила меня, не сходить ли в ночной магаз, я сказала, чтоб шла, а я буду поститься. Она тоже не пошла. И еще мы – обе сильно курящие – в той очереди не закурили ни разу и не отошли покурить. Мы простояли почти 11 часов – всю ночь напролет. В 7 утра стало ясно, что мы никуда не попадаем, потому что табунами стали подъезжать ВИП-авто, с выспавшимися, накрашенными тёлками и толстомордыми дядьками, и очередь просто встала. Но мы были уже близко, и увидели, что с детьми пускают без очереди (причем, на одного ребенка «висло» сразу человек 5-6 взрослых). Стали уговаривать семью с тремя детьми (старшему лет 11-12, младшему – лет 7, они в машине немного поспать успели) идти без очереди. Ответ родителей был примечателен: «С народом стояли, с народом и пойдут. А не попадем, так Апостол тут, нас видит и благословляет. А тех, кто без очереди – нет». В общем, Господь управил, мы-таки попали – последним «запуском». Это была лучшая очередь в моей жизни. С человеческой взаимопомощью, с уважением и доброжелательностью друг к другу. В ней было много молодежи, детей; в ней были совсем простые люди, и люди, на которых «во всю длину» было написано образование и происхождение; в ней были старушки, которые в быту обычно злы и неприветливы, и все были хорошими. Вот все, буквально. И когда мы уходили в Храм, а те, кто стояли позади (тоже всю ночь) уже знали, что они остались «за бортом», они не шипели нам вслед, а благословляли нас, и некоторые просили назвать их (или их близких) имена Апостолу. И тому, кто в той очереди не был, меня не понять. К сожалению, в самом Храме нас охранники тискали и пытались обижать... Нас гнали мимо Апостола, как овец, и даже помолиться не дали. Но это было уже ерундой, хоть и не забылось. У нас с подругой случилось всё, о чем мы просили. Я – буквально назавтра – получила из рук Марины Трубиной чудесную уютную однушку в круглом доме на Довженко, рядом с Мосфильмом (мы там счастливо прожили почти 3 года, и куча московских и питерских друзей по сей день с нежностью вспоминает ту нашу веселую однушку в круглом доме, а потом мы купили свою московскую квартиру). Туда, в круглый дом, немедленно примчался мой любимый Павлов, только что получивший предложение снимать большой сериал. А у подруги поправился тяжело больной отец...

Всех православных – с Праздником! Святой Апостол Андрей Первозванный, моли Бога о нас! Дорого мальчика моего Андрюшу, Андрея Руденского, Андрея Семенова, Андрея Кравчука, Андрея Подошьяна, и всех Андреев – близких и дальних – с Днем Ангела! Про Апостола Андрея. Лонгрид. 23 года тому назад, когда мы с Павловым собрались переезжать в Москву, ситуация наша выглядела совершенно однозначно. Я работала в Питере, занимая престижную и весьма высокооплачиваемую должность. Павлов всё время снимал. Причем, снимал только в Москве, весь подготовительный период и постпродакшн тоже происходил в Москве или еще где-то. В Питере ему снимать не давали – фактически, выдавливали из города (почему да как – сейчас не имеет значения). Словом, жили мы врозь, он изредка приезжал на выходные, Сын уже жил отдельно, и я оставалась в квартире на Невском одна. А одна я в ту пору жить совсем не могла. Я и сейчас не могу, если честно, но какой у меня выбор? А тогда выбор был. В общем, по вечерам Павлов, живущий в Мосфильмовской гостинице, квасил с питерскими соседями по гостинице (контингент был, примерно, один и тот же), а я, в свою очередь, начала понемножку попивать дома, в одиночестве, чего прежде не делала никогда. И вот не нравилось нам обоим, ежедневно перезванивавшимся, что дражайшая половина практически каждый день подшофе. И мы про это друг другу говорили: – Павлов, ты совсем с дуба рухнул, каждый день на рогах? Да какая мне разница, с кем вы там выпили? Я уже забыла, когда ты трезвый-то со мной разговаривал! – На себя посмотри, красота ненаглядная! Думаешь, если я тебя не вижу, то и не знаю, что ты уже джинчику-то накатила? Бабий алкоголизм не лечится, так и знай! Не, ну что я могу поделать? Ну да, одна. Ну, садись, да приезжай ко мне. А, работа? Ну, не приезжай. Но тогда не ной, что одна. Ну, хотя бы не пей. И так без конца. Но однажды он твердо заявил: – Вот что, душа моя, хватит уже дурака валять. Ясно, что в Питере мне снимать не дадут, и нефиг строить иллюзии. Так что выбирай: либо я тебя кормлю – но живём в Москве, либо живём дома, в Питере – но уже кормишь ты меня. А я читаю книжки, занимаюсь со студентами, и вопросов про деньги больше слышать не желаю… Перспектива мне не понравилась, я быстро покрутила головой, получила из Москвы предложение от Арсеньева – на более или менее пристойные деньги и должность главного редактора кинокомпании, а тут еще и Ренат Давлетьяров предложил мне Роспрограммы ММКФ. Так что я смело уволилась с престижной и высокооплачиваемой работы, собрала манатки и в августе 2002 года ринулась к мужу в Москву. Действительность меня несколько обескуражила. Во-первых, накрылась съемная квартира от подруги в хорошем месте за вменяемые деньги (о которой я, как мне казалось, твердо договорилась). У Павлова тем временем закончился МТП, и он радостно укатил в Питер на заслуженный отдых. И я снова осталась без мужа, но зато в чужом городе и без жилья. Аля Чинарова не дала пропасть, поселила с комфортом в аспирантском общежитии ВГИКа на Галушкина. Ладно. А у Юры в этот момент сорвался московский проект, он уже прочно сидел дома в Питере, и ехать ко мне в общагу на Галушкина категорически отказывался. Я была уже даже и не в панике, а в легкой такой депрессии. И у меня еще надвигался ММКФ. Я вообще не понимала, что и как у нас тут сложится, и сложится ли вообще, когда в ХХС привезли Мощи Св. Андрея. И всё в суете у меня не получалось пойти, а тут вдруг по телику сказали, что завтра в 8 утра Мощи увезут куда-то, и я решилась: поеду, встану в очередь, и будь что будет. Позвонила подруга, и я сдуру ей ляпнула, что встретиться после работы не смогу, сказала, куда иду, и она запросилась со мной. У подруги этой всегда что-нибудь болит, а еще она всегда в самый неподходящий момент хочет пить, пИсать, у нее болит голова, спина, и всё это она рассказывает трагическим голосом, хотя в остальном девка добрая и хорошая. И вот именно она загорелась идеей ехать вместе со мной и стоять в этой очереди.

И всё же я твёрдо отдаю себе отчёт в том, что как бы страшно ни было «на свободе», но лично у меня даже вопрос не встаёт, что выбрать: рутину или свободу. P.S. Я сознательно здесь не написала о тех, чья профессия автоматически предполагает «хождение на работу к 9 утра»: ни о врачах, ни об учителях, ни о военных или металлургах. И вообще, ни о ком, кто изначально знал, выбирая себе профессию, что вся его дальнейшая жизнь будет подчинена долгу – и никак иначе. Я очень уважаю эти профессии и этих людей. Но я не о них. Я полагаю, что меня все поняли правильно. Но, пожалуй, внесу эту поправку – для тех, кто всё же не понял.

Когда я в первый раз уволилась с работы – с хорошей, респектабельной (хоть и скудно оплачиваемой) должности, – мой папа очень расстраивался. Я ушла, поскольку двухлетний ребенок категорически не принял детские ясли, и с ним кто-то должен был сидеть. Папа предлагал, чтоб сидела моя мама (она к тому времени уже вышла на пенсию), но я отказалась: я хотела растить своего ребенка сама. Муж меня в этом поддержал, сказав «Не боись, справимся!». Папа был уверен, что я, сидя дома, потеряю квалификацию, стану социально разадаптированной, и целиком буду в финансовой и психологической зависимости от мужа. Но папа не очень понимал специфику моей профессии. Я, долгие годы формально числясь домохозяйкой, очень прилично зарабатывала писанием статей и чтением публичных лекций (с которыми объехала весь необъятный СССР – от Кушки до Курил и Камчатки), поступила в аспирантуру и окончила её, создала себе вполне достойную профессиональную репутацию, вступила в Союз Кинематографистов (что в советскую пору было нелегко и давало множество преференций), и, худо-бедно, довела ребенка под своим присмотром до старших классов школы, после чего устроилась на хорошую и высокооплачиваемую службу. Спустя много лет я вновь оказалась перед трудным выбором. Я работала на весьма завидной и престижной должности в очень солидной организации, очень хорошо зарабатывала, но режим работы подчинял себе всю мою жизнь. Я вообще перестала принадлежать себе, а работа не имела ни конца, ни края, и это было особенно мучительно. Всё-таки, любой труд должен иметь начало и конец. А мой труд был нескончаемым, почти сизифовым. Возвращаясь из офиса домой, я снова сразу же садилась за компьютер и продолжала работать. Я эмоционально выгорала. Муж сказал – уходи с работы. Я всерьёз испугалась: как мы станем жить без моих денег? Муж мне объяснил – как. Я перестала бояться и вышла на вольные хлеба. Больше я никогда и никуда на офисную службу не устраивалась. Зато раньше многих научилась фрилансерству, работе из любой точки мира. Впоследствии мне это очень пригодилось и продолжает пригождаться. Я это всё к чему. В принципе, всю нашу жизнь, сколь бы самостоятельно мы её ни формировали, всегда есть кто-то или что-то, кто несёт за тебя ответственность. Ты ходишь в школу, и твёрдо знаешь, что и на следующий год пойдёшь, и через год пойдёшь. Потом наступает очень страшный миг, когда на следующий год тебе в школу уже идти не надо. И от того, поступишь ты в институт или нет, зависит это вот состояние внутреннего покоя и уверенности в завтрашнем дне. Я, кстати, с первого раза не поступила: у меня не было достаточного трудового стажа для поступления (требовалось 2 года, а у меня была справка только за один; но я всё равно прошла бы по баллам, кабы не было нескольких республиканских «направленцев»). Меня устроили работать в Ленинградский Государственный Исторический архив, где я и проработала недостающий год, и ни разу об этом годе не пожалела. А потом я поступила в институт, и снова знала, что «и на следующий год пойду, и через год – тоже пойду». Так вот, мой самый первый «уход на вольные хлеба» раз и навсегда меня укрепил в сознании, что нести за себя ответственность самостоятельно – нисколько не страшно, а во многом – даже и выгодно. И когда я лишилась могучей опоры в лице мужа, я не помчалась «сдаваться» в офис, а осталась «на вольных хлебах». И вот сейчас я наблюдаю, на что готовы идти люди, чтобы хоть как-то сохранить службу при должности, и отчасти их даже понимаю: я не забыла, как это страшно, когда никто и ничто больше не несёт за тебя ответственность и когда завтра некуда идти к девяти часам утра. И я понимаю, что для очень многих людей их «ежедневная рутина за зарплату» – это реальный символ и признак того, что у них всё в порядке. Я не слепая, и вижу как те, кто выбрал иной путь (да и я в том числе), живут в постоянной тревоге и неуверенности: «а что будет со мной завтра?». Да и вообще: самостоятельно заставлять себя работать – когда никто за тобой не надзирает – это весьма непростая задача. Во всяком случае, для меня.

Всё-таки, прогрессивное человечество, как мне кажется, изрядно наколбасило глупостей – чисто «из любви ко всему хорошему против всего плохого». В частности, оно сильно перемудрило насчет контроля за детьми, когда объявило, что «ребенок тоже самостоятельная личность и имеет право на свою собственную приватность». Моя мама была интеллигентнейшая женщина, но когда она чуяла, что с деткой что-то не так, – она, не стесняя себя «правилами хорошего тона» (которые сама же мне усиленно старалась прививать), – преспокойно обшаривала все ящики моего письменного стола, все мои секретные уголки в доме, находила мой (старательно запрятанный) дневник и читала: ей было важнее понимать, что происходит с её деткой, чем то, что «нельзя читать чужие письма». Всё остальное время мой дневник вместе со всеми глупостями, которые я в нём писала, её совершенно не интересовал. Кстати, Софья Андреевна Толстая тоже была интеллигентная женщина, а супруг её – так и вообще аристократ, но оба тоже шарились по всем закоулкам, отыскивая и читая друг дружкины дневники – а потом устраивая скандалы по поводу прочитанного. А мы, с нашим «приватным пространством детей», очень часто тупо просматриваем и допускаем беду, которую, к примеру, ни за что не допустила бы моя мама. Даже, когда дети сами прокалываются или пробалтываются, – интеллигентные родители лишний раз нос в его дела всё равно не суют. А вот напрасно, я считаю. Я тут надысь, во время моей питерской поездки, шалила с внуком, и так вот, шаля, навзрыд запела ему «Любовь нельзя понять, любовь нельзя измерить!». А 13-летний подросток, уже на полголовы выше меня, вдруг мгновенно сильно заинтересовался: «Это что за песня?». И тут же полез в компьютер её искать. И ведь никто ничего про него не знает, кроме того, что он – хороший мальчик, занимается спортом, хорошо учится в школе и хорошо себя ведёт. Моя бы мама точно знала.