Телеграм канал «Литература и жизнь»

Да что они все скрывают

Фильму «Расёмон» по рассказу Акутагавы — семьдесят пять лет; в связи с этим мне вспомнился великий некролог сценариста Синобу Хасимото, постоянного соавтора Куросавы. Одна из самых ярких сцен в его мемуарах — рассказ о судьбоносной первой встрече с Куросавой в 1949 году. Молодой, нервничающий господин Хасимото поехал на поезде в дом Куросавы в Комаэ, пригород на западе Токио, где они обсудили его первую версию сценария «Расёмона». «Наша первая встреча закончилась так просто, что казалось, будто она и не состоялась», — вспоминал господин Хасимото. — «Мы поговорили всего одну-две минуты, и я положил рукопись в сумку». Куросава же описал эту встречу в собственных мемуарах «Что-то вроде автобиографии» так: «Ко мне домой пришёл этот Хасимото, и мы разговаривали несколько часов. Он показался мне содержательным человеком». Противоречивые воспоминания? Есть для этого хорошее слово.

В связи с новостями о том, что продажа книг, связанных с «иноагентами», теперь будет караться отлучением от государственной поддержки (а на самом деле, как мы понимаем, ещё и обысками, незаконными арестами, непомерными штрафами и прочими радостями) — думаю вот о чём. В США в последние, трамповские, годы ужесточились свои случаи книжных запретов. Они поддерживаются — в том числе финансово — республиканцами, но формально идут как бы «снизу», от имени «обеспокоенных родителей». У нас и самих есть свой «Уральский Родительский Комитет», который требовал и добивался запрета неугодных книг ещё в вегетарианские нулевые. И понятно, что, хотя устроен механизм по-разному, запрещают в США примерно то же, что и в России: «Хорошо быть тихоней», «Мауса», «Зови меня своим именем», всё, что связано с феминизмом или правами меньшинств. Но всё же вот какая разница. В России распространение неугодных книг карается отлучением от государственной поддержки (и это, опять же, в лучшем случае: на практике кнут применяется куда чаще чёрствого пряника). А вот в штате Иллинойс, наоборот, государственной поддержки лишаются библиотеки, которые решают под давлением доморощенных цензоров снимать с полок те или иные книги. Буквально Il est interdit d'interdire, «запрещено запрещать», как гласил один из лозунгов студенческих протестов 1968 года во Франции. И это единственный запрет, который я с полным сердцем поддерживаю. Но пока мы живём в предлагаемых обстоятельствах, как минимум приходите купить книги «иноагентов» в «Подписные», «Фаланстер» и другие книжные магазины, которые попадаются на вашем пути. По сей день никто точно не знает, исчезнут ли все «иноагентские» книжки из продажи с первого сентября, или в этом всё более плотном заборе найдётся ещё одна щель — но понятно, что стоит ожидать худшего сценария, и в любом случае этой осенью полки станут более пустыми. Ничего, прорвёмся и через это: нет более презренного труда, чем цензор, а всемирная история цензуры напоминает, что ни один запрет не бывает вечным. Но сейчас тем издателям и книготорговцам, которые действительно любят свою работу и своих читателей, очень нужна поддержка; давайте же им её выражать.

Алексей Поляринов «Центр тяжести» (2018) (картинку подсмотрел у @lingvojokes)

Вышел трейлер «Хамнета» Хлой Чжао по роману Мэгги О'Фаррелл. Джесси Бакли (Мари из «Войны и мира», Людмила Игнатенко из «Чернобыля») играет Агнес Шекспир (она же Энн Хэтэуэй), Пол Мескаль — её мужа (не помню, как там его)

— Распространите среди жильцов нашего ЖЭКа. — А е…? — А если не будут брать — отключим газ!

1931 год. Мне пять, и мой старший брат Берни ведёт меня в кино на фильм «Франкенштейн» в кинотеатр Republic. Большая ошибка! В тот вечер, хотя стояла жаркая летняя ночь, я закрыл окно рядом с моей маленькой кроватью. Мама услышала, что его закрыли, сразу пришла в мою комнату и быстро его открыла. — Мел, — сказала она, — мы живём на верхнем этаже, тут плюс тридцать семь. Очень жарко. Окно должно быть открытым. Я возражаю: — Нет, его надо держать закрытым! Потому что если оно будет открыто, Франкенштейн поднимется по пожарной лестнице, схватит меня за горло, убьёт и съест! (Хотя Франкенштейном был доктор, все дети называли этим именем чудовище, потому что так назывался сам фильм.) Мама поняла, что силой заставить меня держать окно открытым не выйдет, и решила найти подходящие для пятилетки доводы. — Мел, допустим, ты прав. Пусть Франкенштейн хочет прийти сюда, убить тебя и съесть. Но давай подумаем, сколько ему придётся пройти испытаний, чтобы добраться до Бруклина. Во-первых, он живёт в Трансильвании. Это где-то в Румынии. А Румыния — это Европа. И это очень-очень далеко. Даже если он решит отправиться сюда, ему нужно сесть на автобус или поезд или ловить попутку, чтобы попасть куда-то, где можно сесть на корабль в Америку. Поверь мне, никто его автостопом не подберёт. Но допустим, ему повезло, и он нашёл пароход, который согласился его перевезти. Ну ладно, он прибыл в Нью-Йорк — но ведь он совершенно не понимает, как устроено метро! Спросит кого-нибудь — люди только разбегутся. Пусть даже он в конце концов выяснит, что надо ехать не по линии IRT, а по линии BMT, и доберётся до Бруклина. Ему ещё надо понять, как попасть на Южную Третью улицу, дом триста шестьдесят пять. Хорошо, пусть идёт пешком. Тогда представь: он наконец попадает в Вильямсбург, находит наш дом. Но надо помнить, что все окна в доме номер триста шестьдесят пять будут распахнуты настежь, а путь у него был долгий, значит, очень проголодался. Так что если ему уже придётся кого-то убить и съесть — он, скорее всего, влезет в окно на первом этаже и съест Ротштейнов из квартиры 1А. И когда он наестся досыта, у него не будет ни малейшего смысла подниматься на пятый этаж и кушать ещё и тебя. Эта логика меня убедила. — Ладно, — сказал я, — открывай окно. Рискну. И вот так моя терпеливая, любящая мама решила одну из множества проблем, которыми я успевал её нагружать за день. Mel Brooks. All About Me!