Телеграм канал «Антрополог на районе»

Мы уже немного писали про книгу Александры Мартыненко (ЕУ СПб.) «"Бездушные бюрократы": как устроена работа органов опеки», которая вышла в этом году при поддержке Фонда "Хамовники". И вот появился новый повод об этой замечательной работе рассказать - на портале "Милосердие RU" вышло большое интервью с исследовательницей под интригующим названием «Бездушные бюрократы? Нет, просто люди: антрополог три года работала "теткой из опеки" и многое поняла». Отвечая на вопросы журналистки, Александра Мартыненко действительно очень интересно рассказывает о том, что ей удалось понять о том, как работают органы опеки, когда она проводила три года занималась включенным наблюдением внутри этой структуры. Кстати, продолжительность "поля" тут имеет большое значение. По ее мнению, если бы включенное наблюдение длилось только год (когда Александра была только практиканткой), этого было бы недостаточно, чтобы глубоко понять работу службы опеки и побороть устойчивый стереотип о работающих там "бездушных тетках". Очень круто, что в качестве иллюстраций к интервью прилагается профессиональная фотосессия с Александрой. Мы привыкли к тому, что классные постановочные фотографии к интервью положены только кинозвездам и популярным музыкантам. Ну а антропологи чем хуже? Тем более что в данном случае содержание интервью ещё и отлично "рифмуется" с фотографиями, как, например, в этом фрагменте: – Почему вам было так важно показать антураж в книге – как выглядит здание опеки, тесный кабинет с хлипкой дверью, формы заявлений? Как материальная среда формирует бюрократическое поведение? – Потому что это часть рабочей повседневности, которая на нас сильно влияет. Когда мы представляем бюрократа, нас не интересует, за каким столом он там сидит – какая разница. А когда ты сам там существуешь, твое рабочее место становится убежищем. Его пытаются одомашнить: вешают панно, картины. Эта попытка украсить убожество казенных кабинетов меня очень трогала. Одно дело – просторный кабинет с хорошим светом и вендинговые автоматы с кофе в модном офисе, другое – маленький, душный, с мебелью из ДСП. В таких условиях чувствовать себя человеком тяжело. Одна сотрудница, Марина, перешедшая из полиции, где в кабинетах жили клопы и даже бумагу для принтера покупали за свои деньги, радовалась как ребенок, что может выбрать себе скрепочки и блокнотик.

Антропологическая конференция про воду с прямой трансляцией докладов онлайн 28-29 ноября (пятница-суббота) в Европейском университете в Санкт-Петербурге пройдет совместная конференция факультета антропологии и центра исследований науки и технологий (STS-Центр) «Круги на воде: к антропологии глубин, потоков и водных миров». Если совсем коротко, то это будет конференция о воде во всех ее проявлениях, в том числе и о воде как метафоре. Организаторы уже выложили полную программу конференции, и там конечно много интересных и неожиданных докладов. Чтобы поддержать коллег, составили Топ-5 выступлений, которые сильнее всего привлекли наше внимание и показались самыми оригинальными: 💧 Ксения Барабанова (НовГУ) Как в конце XIX века бани стали главной причиной загрязнения омских рек 💧Анна Шевцова (МПГУ) Водопроводчик как культурный герой (по материалам советской сатиры) 💧Виктория Корнеева (НИУ ВШЭ, Москва) Свети, свети водомат: материальная биография яркого феномена 💧Евгения Горбаненко (Независимая исследовательница) Окропление воздушных кораблей: зачем и на что православные священники благословляют святой водой космонавтов и их ракеты 💧Александра Касаткина (НИУ ВШЭ, СПб / ИЛИ РАН) Поверхностный анализ глубинных интервью Конференция пройдет в гибридном формате: можно слушать все доклады онлайн, а если вы находитесь в Санкт-Петербурге, то можно придти в Европейский университет и принять участие в конференции очно (адрес - ул. Шпалерная, д. 1, Фирсовский зал - ауд. 201). В любом случае важно не забыть предварительно зарегистрироваться по адресу https://eusp.timepad.ru/event/3678995

Городская история и городская антропология На прошлой неделе любимый тг-канал Антрополог на районе поздравил городских историков с двухлетием необычным образом — сделал пост-обзор на книгу о вьетнамском «беженском урбанизме» в Америке (смотри перепост выше). Книга примечательна тем, что ее автор историк Эрика Аллен-Ким совмещает в своем исследовании историческую и антропологическую оптику. Пару лет назад в стенах питерской Вышки городские историки делали большой доклад об историческом повороте в социальной антропологии. Поворот пока никуда не делся, и продолжает вовлекать все больше антропологов в исследовательскую практику исторической науки. Если кратко, то они все чаще ходят по архивам и библиотекам, погружаясь в проблематику генезиса социальной действительности. Иная ситуация обстоит у историков, для которых антропологический поворот, по сути, произошел пятьдесят лет назад. С тех пор много воды утекло, но, по большому счету, кроме как появления эмического подхода, учитывающего значимость взгляда других, он не привел к какой-то серьезной интеграции социальных теорий и методов в традиционное историческое знание. Историки продолжают корпеть над источниками в архивах и библиотеках, но все еще мало интересуются происходящим за окном. Тут особенно хочется привести в пример статью известного британского и индийского историка Раджнаярана Чандаваркара Городская история и городская антропология в Южной Азии, которая вышла уже после его смерти в 2010 году в сборнике его эссе под названием История, культура и Индийский город. В этом тексте рассматривается проблема взаимодействия исторической урбанистики и городской антропологии, которые долгое время развивались параллельно. Автор показывает, что исследования городской истории сегодня невозможны без учёта антропологического материала, а антропологические описания — без исторической перспективы. Чандаваркар обращает внимание на исходную асимметрию дисциплинарных подходов. Историки фиксируют внимание на структурах: экономике, управлении, социальной стратификации, пространственной эволюции. Антропологи же исследуют повседневные практики и формы поведения, локальные сообщества и культурные коды. По его мнению, эта асимметрия не устранима, но главное различие лежит в исследовательских оптиках. В частности, городская антропология нередко лишена исторического измерения. С точки зрения Чандаваркара, без обращения к архивам, нарративной хронике и городской политике невозможно объяснить устойчивость локальных практик, структуру районов и социальные различия. Антропологическое наблюдение фиксирует ситуацию «здесь и сейчас», но причины этой ситуации нередко лежат в долгосрочных процессах — миграции, трансформации городской экономики, административных решениях. С другой стороны, городская история нуждается в тонких наблюдениях за повседневностью. Архивные источники дают сведения о политике и экономике, но плохо отражают способы использования городского пространства, локальные формы взаимодействия и практику присвоения городской среды. Антропология позволяет увидеть, как город функционирует на уровне действия, то есть не в делопроизводственной канцелярии, а в реальной городской жизни. По мнению Чандаваркара, историческая урбанистика и городская антропология наиболее эффективны тогда, когда они обращаются к общей проблематике. Например, к вопросам как формируются городские сообщества, как повседневные практики связаны с пространственными структурами, как городская среда воспроизводит социальные различия, как исторические процессы закрепляются в городском ландшафте и повседневности. Историк получает возможность уточнить контекст, а антрополог вооружается инструментарием для объяснения наблюдаемого. Чандаваркар не предлагает синтеза дисциплин, но подчеркивает необходимость их постоянного диалога. Городская история нуждается в конкретике антропологических наблюдений, а городская антропология — в исторической глубине.

Джуре Грандо, первый вампир в истории Громкую славу и невероятную популярность в массовой культуре вампиры получили в XX веке после того, как в 1897 году вышел популярнейший готический роман Брэма Стокера "Дракула", ставший своего рода каноном. На 80 лет раньше - в 1819 году вышла в свет повесть "Вампир" личного врача Байрона Джона Полидори, она считается первым художественным произведением о вампирах. Однако широкие народные массы начали бояться вампиров гораздо раньше - самая массовая паника по поводу нападений на людей вернувшихся из могилы кровососов случилась в 1720-е годы, а пиком "вампирской истерии", когда по всей Европе взволнованные обыватели массово вскрывали могилы, пытаясь уничтожить упырей, стал 1732 год, который даже иногда называли Годом вампира. Чуть-чуть спал накал страстей только в 1750-1760-е годы, когда были проведены специальные медицинские расследования, разоблачавшие верования про вампиров, а некоторые способы борьбы с ними (выкапывание, сжигание мертвых тел) были запрещены. Именно этой истории моральных паник XVIII века посвящена книга итальянского историка Франческо Паоло Де Челья "Вампир. Естественная история воскрешения", которую недавно выпустило в переводе на русский язык издательство НЛО. Гуманитарные книги, написанные на итальянском языке, со времен Умберто Эко переводят не так часто, а эта работа определенно заслуживает внимания тех, кто интересуется исторической антропологией. Многочисленные свидетельства о том, как в разных частях Европы возникали паники по поводу вампиров, Де Челья рассматривает как в историческом, так и в мифологическом контексте, перемежая смачные байки качественным научным комментарием. Вот как, например, он анализирует повышенную "любвеобильность" первого в истории вампира (местные называли его "стригон"), чьи "подвиги" были задокументированы - Джуре Грандо из хорватского городка Кринга: "В год Господа нашего 1672-й Джуре завел одиозную привычку стучаться в двери порядочных граждан. Проблема заключалась в том, что Джуре уже 16 лет как отдал богу душу. И те несчастные, в чьи дома он стучался, зачастую умирали в считанные дни. Но всё это, разумеется, не касалось его вдовы, которая даже пожаловалась в местный магистрат, что покойный, чей пыл не остыл и в холодной могиле, возжелал лечь с ней. Исполнить обязанности супруга, так сказать - и притом не один раз. <...> Джуре был неутомим. Он питал особую склонность к плотскому союзу со своими жертвами - дело, по сути, обычное в традиционных рассказах о призраках и тому подобных явлениях. Однако эта его особенность покажется горожанам - тем самым читателям газет и журналов - настолько непристойной, что вскоре и вовсе о ней перестанут упоминать. И только во второй половине XVIII века тема плотских отношений живого человека и нежити вновь возникнет в "готических" литературных текстах. Но к этому моменту вампир <...> был в значительной степени социально облагорожен. А также, что несколько неестественно, эротизирован. Другими словами, образ вампира, окутанный пеленой загробного тумана, воплощал саму идею смерти, а не ее тошнотворную материальную сущность". С Джуре Грандо, кстати, жителям Кринги удалось справиться. Девять смельчаков, вооружившись распятием и лопатами, ночью разрыли его могилу, обнаружили там румяный труп, попытались пронзить его колом из боярышника (неудачно), но потом подняли крест перед лицом Джуре, отчего стригон зарыдал, а потом самый смелый отрубил ему голову мотыгой, после чего мертвец закричал, залил могилу кровью и навсегда затих. Уже в наши дни жители Кринги пытаются использовать историю про "самого первого вампира в истории" в туристическом брендинге, открыли Музей Джуре Грандо и тематическое кафе "Вампир". А еще в 2016 году хорватский аниматор Мартин Бабич сделал довольно страшный короткометражный кукольный мультфильм "Джуре Грандо, стригон из Кринги" (см. кадр выше), который можно посмотреть на YouTube и даже на VK Video в группе "Анимация не для всех".

Как беженцы из Южного Вьетнама попытались создать в американских городах Маленький Сайгон Вчера глубоко дружественный телеграм-канал "Городские историки" праздновал своё двухлетие. Мы горячо поздравляем коллег и дарим маленький подарок - обзор отличной монографии по urban history, где исторический подход органично сочетается с антропологическим и урбанистическим. Речь идёт о книге Эрики Аллен-Ким "Строительство Маленького Сайгона: беженский урбанизм в американских городах и пригородах" (2024), которая посвящена тому, как создавались и функционировали этнические районы компактного проживания беженцев из Южного Вьетнама в США. Несмотря на вроде бы узкую тему, эта работа прошлого года произвела фурор в профессиональных кругах и собрала ворох восторженных рецензий, где ее горячо хвалили за новаторство. О чем там идёт речь? Война во Вьетнаме закончилась в 1975 году падением Сайгона. Войска коммунистического Северного Вьетнама полностью разгромили войска Южного Вьетнама, долгие годы находившиеся в союзничестве армией США, и захватили столицу противника. Непосредственно перед захватом города американские власти организовали экстренную эвакуацию своих дипломатов и остатков военных, а также тех вьетнамцев, с которыми они плотно сотрудничали и которым грозила смерть после прихода "северян". Так, внезапно в США появилось 150 тыс. вьетнамских беженцев. В следующие несколько лет в страну приехало ещё около 800 тыс. жителей Вьетнама, которые, рискуя жизнью, смогли сбежать из страны на лодках. Сейчас в Америке живёт уже 2,3 млн. вьетнамцев - беженцев и их потомков. Историк Эрика Аллен-Ким анализирует в своей книге, как эти сотни тысяч беженцев, оказавшиеся в абсолютно непривычном для себя культурном и социальном окружении, пытались после падения Сайгона построить свой Маленький Сайгон на чужбине. Точнее даже несколько Маленьких Сайгонов в разных американских городах. На первый взгляд кажется, что это типичная для американских городов история - ведь там же во многих городах есть этнические районы, которые называются Маленький Китай или Маленькая Италия. Однако Аллен-Ким подчеркивает разницу: те районы строили мигранты, которые сами приехали в Америку за лучшей жизнью, а Маленький Сайгон создавали беженцы, люди, которые вынужденно покинули родную страну, потеряв там всё и порвав связи с ней. В книге активно используется термин "беженский урбанизм", где слово "урбанизм" понимается в духе Луиса Вирта как "образ жизни". Сильная сторона книги в том, что история создания Маленьких Сайгонов в американских городах рассматривается там через призму городской антропологии. Исследовательница не только изучает в архивах документы о градостроительной и социально-экономической деятельности общин вьетнамских беженцев в США, но и проводит полевое исследование десяти Маленьких Сайгонов в разных американских городах, берет много интервью, активно занимается визуальной антропологией и включенным наблюдением. Всплывает много интересного. Например, выясняется, что вьетнамские беженцы чаще селились не в центре городов, а в субурбии. При этом им очень хотелось воспроизвести там привычные тесные улочки с кучей мелких магазинчиков, но среда субурбии к такому не располагала. И тогда они начали "захватывать" мини-моллы, небольшие торговые центры в пригородах. Они выкупали или арендовали их, плотно "набивали" своими лавочками и ресторанчиками и "выплескивали" торговлю на улицу, получая что-то вроде вьетнамского базара. Однако для них эта сконструированная среда имела значение не только в плане бизнеса, но и с точки зрения социальной и культурной жизни, становясь этническим комьюнити-центром. Сама Эрика Аллен-Ким является дочерью корейских мигрантов и в детстве она регулярно проводила время в главном Маленьком Сайгоне в калифорнийском городе Уэстминстере, где живёт 40 тыс. вьетнамцев. Этнический квартал, где компактно жили и работали корейские мигранты, находился рядом. И вот эта двойная оптика, когда Эрика Аллен-Ким смотрит на "беженский урбанизм" вроде бы со стороны, но с глубоким пониманием мигрантского образа жизни, оказывается очень продуктивной.

Как идеально отпраздновать столетний юбилей великого эссе Марселя Мосса "Очерк о даре" В 2025 году исполняется 100 лет со времени публикации легендарного эссе французского антрополога Марселя Мосса "Очерк о даре". Если бы кто-то взялся составлять Топ-20 самых влиятельных антропологических работ XX века, то "Очерк о даре" почти наверняка туда попал бы. Сейчас это уже абсолютная классика антропологии - работа, которую обязательно проходят студенты-антропологи по всему миру. При этом чтобы понять главную идею "Очерка" абсолютно необязательно получать антропологическое образование. Достаточно хотя бы раз в жизни получать подарки на день рождения. Если очень сильно упрощать, то Марсель Мосс, анализируя практики дарообмена в племенах Полинезии, Меланезии и Северной Америки, пишет о том, что в культуре разных народов дарение кому-нибудь чего-нибудь - это не бескорыстный жест доброй воли, а элемент практики взаимного обмена, который выстраивает и укрепляет социальные связи. Грубо говоря, когда ты какому-нибудь другу даришь на день рождения подарок, то обычно подразумевается, что через какое-то время, когда день рождения будет уже у тебя, он в свою очередь тоже тебе что-то подарит. И этот дарообмен укрепит ваши с ним дружеские отношения. Подобные практики горизонтального одаривания друг друга подарками формируют отношения реципрокности (слово страшное, но смысл очень понятный), то есть взаимности одаривания, которая укрепляет социальные связи и делает (со)общество более сплоченным. Понятно, что отличный способ отпраздновать столетие "Очерка о даре" - это подарить по этому случаю кому-нибудь подарок (и ждать ответный дар). Но вообще у москвичей и гостей столицы есть вариант еще круче. В субботу 22 ноября в 12:00 в РАНХиГСе (проспект Вернадского, д. 82, 1-й корпус) пройдет праздничный научный семинар под названием "МоссДар". Сначала ожидается серия выступлений приглашенных экспертов, потом большая дискуссия о современных подходах к изучению даробмена, а в конце еще и неформальная часть, где, хочется надеяться, дело дойдет и до взаимного одаривания. Главной звездой мероприятия ожидается антрополог Николай Ссорин-Чайков из питерской Вышки, главный в России специалист по дарообмену, много лет развивающий идеи Марселя Мосса (горячо рекомендуем его уже классическую статью "Медвежья шкура и макароны: о социальной жизни вещей в сибирском совхозе и перформативности различий дара и товара"). Но также ожидаются выступления про современные практики дарообмена в Восточной Африки, в Центральной Азии, на Русском Севере. Ну а цифровой антрополог Дарья Радченко расскажет о том, как в оптике дарообмена можно рассматривать лайки в социальных сетях (где тоже очень востребована реципрокность!). Чтобы попасть на семинар, надо подать заявку на fokin-aa@ranepa.ru и arkhipova-mn@ranepa.ru с темой письма: «МоссДар». В письме следует указать: ФИО, электронный адрес, телефон, должность и место работы. Имейте в виду, количество мест ограничено! Перевод текстов на картинке с мемом: Я: * получаю подарок от кого-то, с кем не состою в отношениях реципрокности * Общество: * всё ещё сплочённое и существует * * Марсель Мосс

Критическая этнография модернизма Вообще, работая над историей западной критики городского планирования, мы удивились тому факту, что городская антропология долгое время игнорировала изучение проблем планирования городов и вообще старалась особо не лезть в дискуссии между конвенциональными модернистскими подходами и различными вариантами нового урбанизма. Первым серьезным исключением стала книга Джеймса Холстона Модернистский город: антропологическая критика г. Бразилиа, изданная в 1989 году. Холстон задается вопросом – имеет ли этнограф основания для критики модернистского городского планирования? Прежде осуждение модернизма звучало от географов, социологов, социальных философов и даже самих планировщиков, в то время как антропологи стояли в стороне от большой дискуссии о модернистском подходе к городским реновациям. Короче, Холстон заявил, что целью книги является создание критической этнографии модернизма. Для реализации свой цели ученый, конечно, выбрал бразильскую столицу – город Бразилиа. По его мнению, она являлась наиболее завершенной версией модернистского проекта в архитектуре и урбанизме. Полевое исследование Холстона проходило с 1980 по 1982 гг. В результате был собран очень плотный материал: книги, планы, карты, интервью, проекты, фотографии, статистические данные, описания, газетные статьи и т.д. Первоначальный тезис Холстона прост: строительство Бразилиа представляло собой отказ от прошлого страны, помогало преобразовать Бразилию и построить для нее новое будущее. Первая часть книги называлась «Миф о бетоне» и была посвящена обсуждению идей Ле Корбюзье и архитектурному движению, к которому они привели. В следующей части монографии описывалось строительство новой столицы и подробно анализировался модернистский план города, разработанный Лусио Костой и воплощенный Оскаром Нимейером. Одна из глав этого раздела имела символическое название «Смерть улицы». Третья часть книги, озаглавленная «Восстановление истории», начиналась с обсуждения реализации права на город в модернистском проекте, которое актуализировалось запретом для первостроителей («канданго») жить в городе. Это привело к появлению незаконных поселений канданго вокруг столицы. Холстон определил эти скваттерские поселения как «города восстания», которые в конечном итоге добились от правительства признания, но создав тем самым периферию бедных. Описывая историю бразильской столицы, Холстон писал о модернистском парадоксе, который заключался не в том, что радикальные решения не привели к созданию чего-то нового, а скорее в том, что то, к чему они привели, противоречило тому, что было задумано. Бразилиа не стала модернистской утопией, а воплотилась в обычный бразильский город с растущими потоками мигрантов и скваттеров, социальной несправедливостью, маргинализацией бедных и спекуляцией недвижимостью. Этот процесс Холстон обозначил как бразилизация города. Интересно, что сама работа Холстона подверглась критике. Рецензенты-антропологи отмечали, что это исследование было по большей части урбанистическим, чем антропологическим: книга концентрировалась на описании рациональности генерального плана, но не принимала во внимание культуру локальной жизни и точку зрения местных жителей на свой город. Критика модернизма Холстоном также не показала, как именно люди осваивали и присваивали модернистскую городскую среду, как новая столица побудила к появлению в городе множества различных неформальных сообществ и движений. Тем не менее Холстон первым обратил внимание социальных ученых на этнографическое изучение разрыва между утопией и реальностью, который порождался модернизмом и со временем только усиливался после реализации подобных проектов. Поэтому основной посыл Холстона предназначался непосредственно антропологам: модернизм прямым образом связан с социальным конструированием и практиками и поэтому должен изучаться с помощью полевой этнографии. В то же время сам Холстон провокационно видел в антропологии потенциал, схожий с идеологией модернизма – это социальная наука также должна воображать лучшие миры и помогать в их создании.