«Бугония», как я и думал, выставляет человечеству ноль за поведение в несколько ином табеле об успеваемости.
Много читал с Венеции, что Лантимос паразитически стырил фабулу у южнокорейцев и ничего туда не привнёс, отлив очередную посредственность в мраморе. Но это как не видеть разницы межу «Макбетом» Поланского и «Троном в крови» Куросавы – только здесь определяющим фактором выступает этика, а не топография. И смена названия – «бугония» отсылает к древнему ритуалу с разведением пчёл в коровьих тушах – тут совершенно ни при чём.
Бог с ним, что в оригинале вступали в диалог с Кубриком, а грек вдруг вспоминает про «Смерть коммивояжёра», или что самый душещипательный образ в очередной раз отсылает к Тарковскому, или что физиологический компонент и хаотичный, имитирующий спутанность сознания нарратив подменены оперным выстуженным театром; это всё-таки обнаруживает разницу стилей, но не идей.
Однако ключевое расхождение – в акцентах обвинительного приговора. В нулевые это был пролетарский гнев, упакованный в антиконсюмеристский манифест, теперь – сатира на доктринальную ревизию нравственных и культурных ценностей. Поэтому похищенный начальник превратился в женщину, а один похититель (уже прошедший процедуру) сразу, ещё с пролога, уговаривает другого согласиться на добровольную химическую кастрацию.
Героиня Эммы Стоун, если присмотреться повнимательнее – едкий шарж на сильную женщину, подслащивающую горькую долю обслуживающего персонала пилюлей приторного гуманизма (чему посвящены практически все её сцены до нападения); ещё один меткий гэг – в адрес медийной репрезентации современных небожителей («Да весь твой Instagram – андромедский код!»), самоиронично следующий встык с вполне годаровской по духу фетишизацией лантимосовской музы.
Но и портрет последнего поборника справедливости в данной трактовке лишён любого намёка на романтизацию – ведь Тедди всегда был частью той господствующей вертикали, против которой выступал: об этом прямо говорит линия с его кузеном Доном, чью волю (в том числе и либидо) он авторитарно, вполне в духе презираемых им корпораций, подавляет.
Этим ни капиталисты, ни персонаж Племмонса, ни надругавшийся над ним в прошлом полицейский принципиально не отличаются друг от друга – все сначала злоупотребляют властью, а потом извиняются, выписывая угнетённому классу бессмысленные социальные квоты. Так что любой вдохновляющий питч про возможность выбора в представленной системе координат – не более чем ещё одна манипуляция, издёвка.
Стоит ли говорить, насколько органично эта ядовитая нигилистическая нота ложится на все прочите лантимосовские детерминистские мифы? Да, он выставил тот же ноль, но перед этим превратил зелёную планету в засоряющий космос разлагающийся труп – доказав, что критична не сама оценка, а случившийся за последние двадцать лет орбитальный сдвиг; и вновь оказался по-античному убедителен и внятен.