Телеграм канал «Открытое пространство»

(2) Цивилизация и деструкция Александр Неклесса писал о «цивилизации смерти» как о состоянии мира, в котором снижается ценность человеческой жизни, разрушаются социальные связи и исчезают общие смыслы. В такой среде терроризм перестаёт быть экзотикой. Он становится одной из форм выражения накопленной деструкции. Важно понимать: речь идёт не только и не столько об исламе. Школьные шутинги, ультраправый террор, вспышки политического насилия — всё это проявления одного и того же кризиса. Терроризм питается отчуждением, неравенством, унижением и ощущением полной бессмысленности мирных способов влияния на реальность. Почему это будет повторяться Сетевые структуры, глобальная миграция, социальные медиа и технологическое удешевление насилия делают террористическую войну дешёвой и эффективной. Два человека с оружием или ножами сегодня способны вызвать эффект, сопоставимый с действиями целой дивизии полвека назад — по медийному и психологическому воздействию. Поэтому вопрос сегодня звучит не как «победили ли мы терроризм», а как насколько мы понимаем его природу. Силовые меры необходимы, но они работают только на уровне симптомов. Корни — глубже: в социальных разломах, культурных кризисах, утрате будущего для миллионов людей. Главное предупреждение ИГИЛ был не случайностью и не последним актом этой драмы. Он стал учебным образцом, показавшим, как в мире XXI века можно воевать без фронта, без государства и без армии — и при этом влиять на глобальный порядок. Сиднейский инцидент — каким бы он ни оказался в деталях — лишь напоминает: эта форма войны никуда не делась. Она ждёт новых носителей, новых знамен и новых поводов. Вопрос не в том, появится ли следующий «халифат 2.0». Вопрос в том, в какой идеологической упаковке, в каком месте и при какой реакции мира он возникнет. И именно этому миру — растерянному, поляризованному и уставшему — придется решать эту проблему. |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot | Канал «Книги» @no_openspace_books |Текст статьи

Терроризм принято воспринимать как вспышку безумия: фанатики, вырванные из контекста, внезапное насилие, трагедия — и затем попытка как можно быстрее вернуться к нормальности. Но именно в этом и кроется ошибка. Терроризм давно перестал быть случайностью. Он стал устойчивым, воспроизводимым элементом современной войны, встроенным в саму ткань глобального мира. Инцидент в Сиднее — стрельба во время публичного мероприятия, которая только что произошла и по которой ещё слишком рано делать окончательные выводы, — важен не столько сам по себе, сколько как напоминание. Пока следствие разбирается в мотивах и связях, уже можно сказать главное: подобные атаки почти всегда бьют не по военным объектам и не по государству как институту. Их цель — идентичность, чувство безопасности и доверие к реальности. Это и есть логика террористической войны. Не хаос, а расчёт Сергей Переслегин ещё много лет назад настаивал: терроризм — это не разновидность преступности, а особая форма войны, в которой слабый получает возможность воздействовать на сильного, не вступая с ним в прямое столкновение. Здесь не нужны фронты, танковые клинья или захват столиц. Достаточно точечного удара, правильно выбранного места и момента — и запускается цепная реакция: страх, медиавзрыв, политическое давление, перерасход ресурсов, общественная поляризация. В этом смысле террористический акт — это не финал, а спусковой крючок. Настоящее действие разворачивается после него — в новостях, социальных сетях, парламентских дебатах, на улицах городов. Именно там решается, была ли атака «успешной». ИГИЛ как прототип Исламское государство* в середине 2010-х стало первой организацией, которая довела эту логику до почти лабораторной чистоты. Это была не просто террористическая группировка и не просто повстанческая армия. Это был прототип асимметричной войны нового поколения. ИГИЛ сумел соединить в одном организме: • централизованное стратегическое мышление и полную тактическую автономию; • идеологическую мобилизацию и холодный экономический расчёт; • архаические формы насилия и ультрасовременные медиа-технологии. Они строили не только «халифат», но и экономику войны: нефть, налоги, контрабанда, вымогательство. Они превратили вербовку в индустрию, а пропаганду — в глобальный медиапродукт. Они понимали: удержание территории — временно, а вот воздействие на сознание — долговечно. Военное поражение ИГИЛ не отменило главного. Модель оказалась переносимой. Матрица, а не исключение Ключевой урок ИГИЛ состоит в том, что решающим фактором была не конкретная идеология. Радикальный салафизм стал для них удобным языком, но не единственно возможным. Принципиально важно другое: форма организации, способ действия, логика войны. ИГИЛ был интернационален по своей природе. Национализм внутри него считался преступлением. В его рядах воевали выходцы из десятков стран, включая профессиональных военных и силовиков («министр войны» ИГИЛ Гулмурод Халимов, командующий направлением Абу Умар аш-Шишани и многие другие, включая целые подразделения профессиональных иностранных наёмников типа Катаиб аль-Осса). Это делало его не локальной аномалией, а глобальным проектом, обращённым к тем, кто выпал из мирового порядка или ощущает себя его жертвой. Именно поэтому сегодня опасность заключается не в «возрождении ИГИЛ» как такового, а в копировании его технологий. Любая радикальная идеология — ультрарелигиозная, ультранационалистическая, экологическая или иная — при желании может использовать эту матрицу: • сетевую структуру вместо иерархий; • одиночных исполнителей вместо армий; • символические удары вместо территориального контроля; • управляемый хаос вместо фронтовых побед.

«Ненависть» - это слишком экспрессивно и переводит институциональные противоречия в личностную субъективную форму. В реальности Евросоюз - пример предельного развития сетецентрической системы, которая утратила цель и подменила ее интересами существования самой структуры управления. Для авторитарных режимов дихотомия власть-общество вырождается полной десубъективизацией общества, Евросоюз представляет собой иной путь, но в том же направлении: субъект управления утратил смысл своей деятельности, сделав из процесса управления своеобразный фетиш и подменив им цель своего существования. В этом смысле возник конфликт идентичностей, в котором есть только одно противоречие - это и делает конфликт авторитарных лидеров с Европейским союзом максимально ожесточенным по своей сути. При этом совершенно неважно, чем закончится борьба - все три пути развития выглядят тупиковыми и бесперспективными для масштабирования. Парадокс современного мирового порядка в том, что на фоне абсолютно объективного кризиса глобальной модели управления сформированы две концепции возможного выхода из этого кризиса - их условно можно разделить на глобалистский сетецентрический подход и жесткий авторитаризм с разделом мирового пространства на относительно суверенные зоны влияния. Разница последнего лишь в том, что одна концепция предусматривает пресловутую «многополярность» («Это наша корова и мы её доим»©), вторая концепция - та же самая многополярность, но при доминировании США как арбитра при противоречиях между разными «многополярными» площадками. Проблема в том, что обе ключевые модели (глобалистская и изоляционистская) никак не разрешают базовое противоречие текущего мирового кризиса: избыточную сложность управляемого объекта (мирового пространства) и недостаточную структурность управляющего контура. ЕС в этом смысле даже переструктурирован, но это как раз тот случай, что его сложность носит характер саморазвития, без проекции на объект управления. Поэтому ЕС перебюрократизирован сверх всякой меры, но точно так же неспособен разрешать противоречия, связанные со сложностью управляемого им объекта. Поэтому в схватке между изоляционизмом и глобализмом проигравшим остается само человечество, которое вне зависимости от ее итогов останется в рамках кризисной модели с тем же самым базовым противоречием, которое и привело систему к кризису. Это не означает тупика. Это значит лишь то, что новая идея, способная разрешить тупиковое противоречие, еще не стала воплощаемой реальностью. Ее время пока не пришло. |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot | Канал «Книги» @no_openspace_books

«The Sims» предлагают ограничить в России. Общественники выступили за запрет игры для несовершеннолетних. По их мнению, The Sims якобы транслирует жестокость, насилие и «неправильные ценности», поэтому доступ детям и подросткам стоит закрыть. Та же история, что и с «Роблоксом». «Симс» - это не игра, а платформа, позволяющая пользователю самому создавать персонажей, наделять их набором свойств, характером, создавать целые семейные и групповые кланы - в общем, в определенном смысле это смесь «Лего», «Тамагочи» и много чего другого. По факту, это конструктор, из которого можно собирать самые разные сюжеты. И та же самая история: проблема не в самой платформе, а в том, как пользуются ею те, кто в ней находится. Полная аналогия с кухонными ножами, которые лидируют в списке орудий преступлений, но ни у кого (пока) в голову не приходит их запрещать, так как убивает не нож, убивает человек. С Симсами и иными аналогичными играми всё то же самое - нехорошие вещи генерирует не платформа, а тот, кто на ней находится. Самой игре, между прочим, уже более 20 лет, в нее встроены инструменты родительского контроля (и опять-таки: а кто должен следить за своими детьми, и если родителям неинтересно, чем заняты их дети, то почему какие-то неизвестные дяди и тети сделают это лучше?) Проблема остается прежней: нужно вести борьбу не с нейтральными платформами, а с бескультурьем и социальными девиациями - но запретами такие вещи не решаются, хотя, конечно, это куда как проще и понятнее для «общественников». С другой стороны, проблема может решиться сама собой: постоянные сбои интернета и его хронические отключения в конечном итоге урегулируют любое беспокойство за подрастающее поколение. Нет интернета - нет игр. Идите на улицу. Пращуры как-то же жили без интернета, вот и вы проживёте. |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot | Канал «Книги» @no_openspace_books

Это ситуация, когда Зеленский пытается переложить ответственность, сняв ее с себя. Предложение на грани демагогии - он отказывался проводить выборы, апеллируя к военному положению, но в таком случае он взял на себя ответственность за то, как и каким образом будет завершен военный конфликт. Теперь сделать лихой маневр и предложить эту ответственность взять на себя другим - это, мягко говоря, цинично. У любого решения есть последствия. Раз Зеленский взял на себя всю полноту власти - то и решение о завершении конфликта принимать ему и только ему. Без прыжков в сторону. Либо сдавать полномочия. Тоже, кстати, выход.

Две дороги к справедливости: Россия и Китай на одной карте Справедливости в обществе можно достичь двумя главными способами: мы хотим, чтобы не было богатых или мы хотим, чтобы не было бедных. Первая дорога ведёт вверх, к тем, кто накопил слишком много: ограничить чрезмерное богатство, перераспределяя ренту, вводя прогрессивные налоги, разбираясь с офшорами и монополиями. Вторая дорога идёт вниз, к тем, кто оказался слишком низко: поднимать бедных через массовое образование, доступное здравоохранение, реальные социальные лифты, инфраструктуру и целенаправленную помощь. Оба пути работают, у обоих есть своя правда и логика, у обоих есть свои «дорожные карты». Можно идти по одному, по другому или по обоим сразу, но главное — идти. А можно зависнуть посередине и делать вид, что ничего не происходит. Россия и Китай — две страны с социалистическим прошлым, но с совершенно разными траекториями после старта реформ. Обе столкнулись с ростом неравенства. Результаты получились противоположными. 1. Ограничение чрезмерного богатства Россия: почти полный застой. Приватизация 90-х создала олигархический класс, который сохранился и прирос новыми «друзьями». Ренты не трогают, прогрессивный налог ввели символический и только для доходов выше 5 млн рублей в год, офшоры цветут. Топ-1 % владеет 45–58 % национального богатства (по разным оценкам Credit Suisse и ВШЭ). Миллиардеры из списка Forbes умножаются даже в условиях военного конфликта. Оценка: 0.10–0.15 из 1. (1 - очевидное движение к цели с реально достигаемыми результатами, 0 - отсутствие такого движения даже в символическом виде) Китай: не идеал, но серьёзное движение. КПК жёстко ограничивает тех, кто «слишком высовывается» (кампании против коррупции, исчезновения миллиардеров, запрет на чрезмерные бонусы топ-менеджерам госкомпаний). Богатство топ-1 % — около 30–33 %, а не 50+. Ключевые отрасли остаются под контролем государства. Оценка: 0.45–0.55 из 1. 2. Подъём тех, кто внизу Россия: есть прогресс, но в основном восстановительный. Крайняя бедность упала с 35–40 % в конце 90-х до 9–11 % сейчас. Материнский капитал, детские пособия, индексация пенсий выше инфляции в отдельные годы — это всё работает. Но это точечные меры, а не система. Социальные лифты ржавеют: образование и медицина в регионах деградируют, переезд в Москву/Питер остаётся главным способом выбиться. Оценка: 0.35–0.40 из 1. Китай: мировой чемпион. За 40 лет поднял из крайней бедности более 800 миллионов человек — 75 % всего глобального снижения бедности за этот период. Сельские программы, массовая урбанизация, доступ к образованию, инфраструктура в каждой деревне. К 2021 году официально объявил о полной победе над абсолютной бедностью. Оценка: 0.85–0.90 из 1. Итоговая оценка по шкале 0–1 Россия — 0.23–0.27 Китай — 0.65–0.75 Почему такая пропасть? Россия сознательно зависла посередине между двумя дорогами: ограничивать «своих» олигархов опасно для устойчивости режима; строить настоящие лифты для всех — значит создавать независимый средний класс, который начнёт задавать вопросы, на которые что-то нужно отвечать. И без демагогии. Китай выбрал одну дорогу (вторую) и прошёл её почти до конца, попутно подрезая крылья тем, кто слишком быстро взлетал по первой. Результат: в Китае несправедливость всё ещё есть, но она стала исключением, а не правилом. В России она остаётся повседневной погодой: богатство защищено силовиками и лояльностью, бедность смягчается ровно настолько, чтобы не взорвалось, а социальные лифты работают в основном для детей элиты. Пока в России не будет сделан волевой выбор — пойти хотя бы по одной из двух дорог по-настоящему, — справедливость останется красивым словом для выступлений, а несправедливость — обычной жизнью большинства. Китай доказал, что даже при авторитарном режиме это возможно. Россия пока доказывает обратное. |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot | Канал «Книги» @no_openspace_books Две струны мира: свобода и справедливость в танце человечества

Президент Венесуэлы Мадуро провел митинг сторонников, на котором провозглашал ритуальные антиамериканские и антиимпериалистические лозунги. Правда, был и нюанс: эти лозунги он со всей латиноамериканской экспрессией выкрикивал на английском языке. Если учесть, что значительная масса сторонников Мадуро - это обычные жители местных трущоб-барио, знание иностранного языка в перечень их жизненных потребностей вряд ли входит. На митинги эти люди ходят не то чтобы по принуждению, но по завершению массового мероприятия участникам раздают продукты (так называемые CLAP*-пакеты), и здесь их интерес вполне очевиден. Человек на трибуне и в красном берете кричит на английском языке: «Долой американский империализм!» толпе, которая английского не понимает, для телевидения стран, которые на него внимания не обращают. Это даже не пропаганда — это политический театр абсурда в чистом виде. * CLAP (Comités Locales de Abastecimiento y Producción) — это государственная программа Венесуэлы по распределению субсидированных продуктов питания, запущенная в апреле 2016 года президентом Мадуро на фоне острого дефицита товаров, гиперинфляции и экономического кризиса |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot | Канал «Книги» @no_openspace_books