Телеграм канал «Открытое пространство»

(продолжение) Инфраструктурный предел Сложная инфраструктура деградирует быстрее, чем её можно заменять простыми аналогами. Когда инфраструктура начинает разрушаться, даже простые отрасли теряют эффективность. Связность системы Слишком упрощённая экономика: -перестаёт поддерживать уровень жизни населения, -не может финансировать современную армию, -теряет способность обеспечивать работу государства на большой территории. Это предел, после которого система уже не конкурирует с внешними факторами, а борется за выживание внутри своих границ. Когда наступает этот предел? Исторически для стран, вставших на путь длительной самоизоляции и технологической деградации, предел наступает через: 10–20 лет, если есть ресурсы (Иран), 5–10 лет, если ресурсы ограничены (Ирак в 90-е, СССР в поздних 80-х), более 20 лет, если есть внешняя поддержка и рынок (Китай времён Мао). Для России критический горизонт обычно оценивается как: 2025–2030: фаза адаптации и упрощения (поддерживается дорогими ресурсами и каналами параллельного импорта) 2030–2035: фаза исчерпания “запаса прочности” (падение добычи сложной нефти, кадровый голод, инфраструктурные сбои) Это не предсказание, а логика динамики систем такого типа. |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot | Канал «Книги» @no_openspace_books

Диверсификация российской экономики - вполне реальная вещь, и в этом смысле санкции, действительно, работают слабо - если предположить, что их целью был экономический коллапс. Однако здесь существует фактор, который в значительной мере позволяет и объяснить происходящее, и предположить дальнейшее развитие событий. 1. Почему санкции не привели (и не могли привести) к коллапсу Экономики со сложной структурой (ЕС, Япония, Южная Корея) чувствительны к нарушениям глобальных цепочек. Экономики со структурой сырьевой, фрагментированной и слабо технологизированной — менее чувствительны. У них: -низкая глубина производственных цепочек (мало стадий от сырья до продукта), -высокая доля первичных отраслей (добыча, энергоносители), -относительно простая логистика, -возможность быстро заменять поставщиков через серые каналы, -низкая доля «тонких» технологий, которые зависят от кооперации. Это и делает Россию неуязвимой к мгновенному шоку, но уязвимой к медленной деградации. Специфика российской экономики в том, что она, хотя и унаследовала сложную структуру советской экономики, прошла через целый ряд шоков (распад Союза с разрывом связей, шоковая приватизация и уничтожение новыми собственниками малорентабельных, но при этом весьма важных с точки зрения развития, секторов, длительные перекосы в сторону добывающих отраслей с планомерным уничтожением высокотехнологичных (к примеру, решение Медведева переходить на импортный авиапарк в ущерб развитию отечественного авиастроения) - поэтому к санкциям Россия подошла уже в деградировавшем состоянии. Санкции лишь добавили импульс идущим процессам. 2. Экономическая “устойчивость через упрощение”: как это работает Упрощение — это не метафора, а реальное экономическое явление, описанное в исследованиях стран под долгими санкциями или автократиями (Иран, КНДР, Ирак в 90-е, Аргентина после дефолта, частично Турция в кризисные периоды). Оно включает несколько механизмов: Замирание или деградация сложных отраслей Сектора, требующие: -высокоточного оборудования, -внешней кооперации, -участия в глобальных цепочках, -притока знаний и технологий, — постепенно теряют уровень. Не гибнут, а «оседают» на более низкой планке. Пример: авиапром, микроэлектроника, нефтесервис. Рост простых отраслей Сектора с низким технологическим порогом: -добыча, -базовые услуги, -простое производство, -сельское хозяйство, -логистика и торговля (в т. ч. серые каналы), — становятся источниками занятости, прибыли и устойчивости. Экономия на сложности Сложные системы дороги в обслуживании: -высокие квалификации, НИОКР, -модернизация, импорт компонентов. Упрощённая экономика “экономит” на всём этом. В коротком горизонте это делает её устойчивее. Почему такой тип устойчивости иллюзорен Проблема в том, что упрощение — это не стабилизация, а форма контролируемой деградации. Экономика работает, но работает хуже. В ней: -снижается производительность труда, -исчезают точки роста, -падает инновационная способность, -уменьшается качество человеческого капитала, -растёт роль государства и силовых структур, -возрастает зависимость от сырья и импорта через посредников. Экономика не падает — она «садится ниже», как самолет без двигателя: планирует, пока есть высота. Есть ли предел у такого упрощения? Да, предел существует — и он многослойный. Технологический предел Ниже определённой точки экономика перестаёт поддерживать: -современную нефтедобычу (сложные месторождения - падающая добыча), -транспортную инфраструктуру, -энергетику, -медицину, -оборонку. Высокотехнологичные системы нельзя заменить полностью простыми. Ни один режим «упрощения» это не преодолевал. Кадровый предел Человеческий капитал — не восстанавливаемый ресурс. Упрощение ведет к оттоку квалифицированных кадров, что приводит к снижению компетенций, это ведет к сужению технологической базы и в итоге получается ещё большее упрощение. Это спираль, ведущая к “ловушке низких компетенций”. (продолжение далее)

АРКАНАР. Как Он Есть — эссе о том, почему некоторые страны нельзя спасти Что если «Трудно быть богом» — это не роман о прогрессорах, а скрытая политическая модель мира, который сам выбирает собственный распад? Что если Арканар — не «средневековая отсталость», а болезнь, которую нельзя лечить мягкими средствами — ни реформами, ни тайной поддержкой, ни аккуратным просвещением? И что если дон Рэба, серые, Орден, Вага Колесо, Арата и бароны — это не персонажи, а механизмы, собирающие воедино всю историю земного тоталитаризма? В этом большом эссе — разбор политического устройства Арканара, его элит, подполья, крестьянских движений, баронской вольницы, эмиграции и провала прогрессорства. Это попытка взглянуть на роман Стругацких не как на приключение, а как на политическую модель, где каждая сила обречена, и где даже боги не могут помочь — только ускорить падение. Внутри эссе: — анатомия режима дона Рэбы и причина, почему он не мог выжить; — Святой Орден как «ваххабизм, оформленный как инквизиция и работающий как НКВД»; — серые отряды как политическая милиция бедных; — Вага Колесо и экономика тени, которая переживает любые реформы; — Арата Красивый и логика крестьянского пламени; — бароны как возрождающийся ранний феодализм; — эмиграция как «второй этаж общества», выдавленный за пределы страны; — почему земляне были обречены ещё до того, как ступили на планету. И главный вывод: Некоторые общества не отстают — они распадаются. И помочь им невозможно. Полный текст — в прикреплённом файле. Если интересует Арканар, Стругацкие, политическая антропология или механика социальных катастроф — читайте. Это, вероятно, лучший способ снова открыть для себя «Трудно быть богом». |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot | Канал «Книги» @no_openspace_books Эссе «Арканар. Как он есть. Как Стругацкие одним романом собрали всю земную историю тоталитаризма в одной стране и показали её до дна»

Человек, который пытался собрать Украину заново 1. Идеи Черновола: федерализм как инструмент взросления государства Вячеслав Черновол, самый недооцененный современный интеллектуал Украины, предлагал еще в начале девяностых федерализацию не как ослабление Украины, а как способ превратить независимость в устойчивый институт. Его федерализм был договорным: регионы, обладающие своими историческими и культурными особенностями, становились бы партнёрами центра, а не его клиентами. Это предполагало политическую конкуренцию, автономию в вопросах внутренней политики, сильное местное самоуправление и механизм согласования интересов — своего рода «внутренний балансир», снижающий риск перекосов власти. Черновол видел в таком устройстве способ собрать страну, где разнообразие не подавляется, а становится ресурсом. В его модели украинская государственность укреплялась не монополией центра, а способностью разных регионов чувствовать себя субъектами общей судьбы. 2. Почему отказ от этих идей привёл к системному кризису Украина выбрала иное направление — унитаризм с сильным центром, который должен был «склеить» страну и обеспечить управляемость. Под унитарную идею был создан миф об Украине, как щите Европы, на который накатывают орды варваров с востока, что неизбежно привело к расколу в самой Украине, где значительная часть населения была объявлена скрытыми и явными пособниками варваров. Но в реальности это породило другую динамику: концентрация полномочий в Киеве неизбежно сделала периферию восприимчивой к любым внешним или внутренним сигналам о несправедливости. Региональные различия не исчезли — они просто оказались вытеснены в тень, где постепенно накапливались старые обиды, экономические неравенства, конкурирующие культурные проекты. К середине 2000-х внутренняя политическая система стала всё более зависимой от борьбы элит центра и крупных регионов, а не от устойчивых институтов. В итоге страна вошла в спираль политических кризисов, которые последовательно ослабляли вертикаль, но не создавали горизонтальных механизмов согласования. На этом фоне возник внутренний конфликт, который затем был внешне усилен и превращён в вооружённую фазу. Ирония заключалась в том, что унитарная модель, призванная обеспечить целостность, не смогла предотвратить раскол — потому что лишала регионы легитимных способов влиять на решения центра. 3. Почему к этим идеям всё же придётся вернуться — но уже в других обстоятельствах Сегодня невозможно просто «вернуться» к схеме Черовола: страна изменилась, общество прошло через травмы двух последовательных вооруженных конфликтов - внутреннего и внешнего, а территория — через необратимые потери контроля. Но сама логика федерализма как способа восстановить устойчивость — вновь актуальна. Украина рано или поздно столкнётся с необходимостью создать модель, в которой разные части страны будут чувствовать участие в принятии решений, а не зависимость от центра. Это особенно важно после наступления мира, когда экономические диспропорции и демографические потери резко усилят региональную асимметрию. Речь не о формальном федеративном устройстве и не о немедленных шагах, а о стратегическом понимании: стабильность будущей Украины потребует перераспределения власти, расширения автономий, механизмов договорного равновесия. Не ради регионального эгоизма, а ради предотвращения повторения кризиса, в который страна уже раз оказалась втянута. Идеи Черновола могут стать не планом, а горизонтом — напоминанием о том, что сильная Украина строится не путем вертикальной централизации, а через уважение к собственному разнообразию и способность превращать его в источник силы. |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot | Канал «Книги» @no_openspace_books «Вячеслав Черновол. Человек, который пытался собрать Украину заново»

Россия между империей и федерацией: как перейти в XXI век, не разрушив страну Россия подошла к пределу имперской вертикали. Центр больше не справляется с масштабом, скоростью и разнообразием страны — и любая попытка «усилить управление» сегодня лишь увеличивает хрупкость системы. В этом тексте разбирается главное: как перейти от гиперцентрализации к распределённой модели, сохранив единство и управляемость. Что внутри: — Почему старая карта России не совпадает с реальной страной. — Как исторические ареалы — Урал, Поморье, Поволжье, Кавказ — могут стать базой для нового федерализма. — Почему силовое сословие — не препятствие реформам, а их обязательный партнёр. — Как избежать сценария 1990-х и выстроить честный контракт между центром и регионами. — Какие «якорные проекты» способны оживить регионы и снять страхи элит. — И почему федерация — не путь к распаду, а единственная устойчивая модель для страны-континента в XXI веке. Это не манифест и не утопия — это инженерная схема будущего. Страна, собранная заново, — не другая Россия. Это Россия, которая наконец совпадает сама с собой. |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot | Канал «Книги» @no_openspace_books

Сообщение о том, что Россия в рамках соглашения о мобильности рабочей силы может принять практически неограниченное число трудовых мигрантов из Индии, вызвало определенный резонанс. Эксперт по миграции, кандидат политических наук Михаил Бурда в комментарии 360.ru назвал возможную замену выходцев из Средней Азии на индийцев позитивной тенденцией, объяснив это более высокой квалификацией индийских работников, отсутствием семейной миграции и меньшей склонностью к оседанию в России. По его мнению, индийцы будут приезжать на срок конкретного договора и возвращаться домой после завершения работ, что особенно удобно для таких отраслей, как строительство, сельское хозяйство и переработка. Такая аргументация действительно отражает важную часть проблемы. Российские мегаполисы в последние два десятилетия столкнулись с заметной концентрацией мигрантов из ряда стран Центральной Азии, и эта концентрация часто приводит не только к трудовой конкуренции на низкоквалифицированных сегментах рынка, но и к формированию устойчивых этнокультурных анклавов. Плохая ассимиляция первых поколений, языковые барьеры, конфликтность между разными группами приезжих — всё это создает нагрузку на городскую среду и социальные институты. В этом смысле приток трудовых мигрантов, менее склонных «оседать» и образовывать громоздкие диаспоры, действительно может частично снизить внутренние напряжения. Однако у подобного решения есть и другая, куда более глубокая сторона, связанная уже не с внутренним устройством России, а с её внешнеполитическим контуром. Центральная Азия — это не только источник трудовых ресурсов, но и ключевой пояс безопасности южных рубежей России. На постсоветском пространстве больше нет общего идеологического фундамента, поэтому значительная часть связей между Россией и регионами строится на экономике. И трудовая миграция — один из важнейших экономических рычагов. Для некоторых стран эта зависимость критична: бюджет Таджикистана, по различным оценкам, более чем наполовину опирается на денежные переводы трудовых мигрантов. Для Кыргызстана и Узбекистана доля не столь драматична, но остаётся крайне значимой. Возможность зарабатывать в России — это фактически социальный стабилизатор для миллионов семей и одно из главных оснований для сохранения политической и экономической лояльности этих стран к Москве. Если Россия откажется от приёма трудовых мигрантов из Центральной Азии или резко снизит их долю, это станет сигналом, который в регионе прочитают однозначно: Россия больше не нуждается в этих странах как партнёрах. Освободившееся пространство немедленно займут другие акторы. Китай уже последовательно расширяет своё влияние в Центральной Азии — от инфраструктуры до кредитования и энергетики. Турция также претендует на роль культурно-политического центра тюркского мира. В результате Россия рискует утратить южный буфер, превращая ещё одну линию границ в зону повышенных угроз. Таким образом, вопрос замены мигрантов из Центральной Азии на работников из Индии нельзя рассматривать только в плоскости внутреннего удобства и краткосрочных решений рынка труда. Это одновременно вопрос социального баланса внутри страны и вопрос геополитической устойчивости вокруг неё. Любая корректировка миграционной политики должна учитывать обе эти плоскости — иначе решение, кажущееся тактически полезным, обернётся стратегическими потерями. |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot | Канал «Книги» @no_openspace_books

(2) Ложные смыслы не возникают из воздуха. Часто они появляются как попытка ответить на реальные переживания общества. Но, не имея достаточной практической опоры, они постепенно превращаются в догму. Классический пример — нацизм. В 1933 году он опирался на реальные травмы и социальные запросы: поражение, кризис, унижение. Однако к 1944 году он стал тотальной конструкцией, не имеющей отношения ни к развитию, ни к реальной жизни, а лишь к удержанию власти через мифологию и страх. Истинный элемент смысла деградировал до разрушительного суррогата. Современные популистские движения часто проходят ту же траекторию. Начавшись с реального вопроса, они быстро замыкаются на поиске врагов и эмоциональной мобилизации. Смысл перестаёт быть навигацией и превращается в механизм аффекта. 5. Динамика смыслов: истинные, ложные и переходные состояния Важно избегать жёсткого деления смыслов на истинные и ложные, будто это две разные природы. На практике смыслы текучи. Они могут: рождаться как истинные, постепенно терять связь с реальностью, и превращаться в ложные — не сразу, а медленно, через накопление несоответствий. Так происходило с либеральным смыслом 1989 года, основанным на идеях расширения свобод и универсального роста благосостояния. К 2020-м годам он начал трескаться под давлением новых социально-экономических реальностей, хотя формально никуда не исчез. Это не отменяет его ценности — но показывает, что любой смысл требует обновления. Смысл — живой механизм. Если он перестаёт обновляться, он стареет. Если перестаёт соотноситься с реальностью — превращается в догму. 6. Зачем обществу нужен смысл Смысл — это не идеологическая роскошь. Это реальный инструмент управления будущим. Он позволяет: согласовывать действия разных групп; строить длительные проекты; выдерживать кризисы; поддерживать институты; превращать энергию общества в направленное движение. Но для этого смысл должен быть не просто вдохновляющим, а проверяемым практикой. Только такой смысл способен сохранять связь между реальностью, целями и действиями. Общество, которое теряет смысл или подменяет его суррогатом, оказывается перед жёстким выбором: либо медленно раствориться в энтропии бессмысленного существования, либо вспыхнуть ярко, но разрушительно под ложными знамёнами. История XX века убедительно показывает, что третьего пути практически не бывает. |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot | Канал «Книги» @no_openspace_books |Текст статьи