Телеграм канал «Открытое пространство»

На днях произошло примечательное событие, которое было озвучено, но пока без подробностей, комментариев и интерпретаций. Почему, в целом понятно, но об этом ниже. Само событие — Зеленский озвучил согласованный (в большей части) план из 20 пунктов, касающийся мирного урегулирования, выработанный в ходе консультаций Украины, США и Европы. Что характерно — Россия в этих консультациях не принимала участия, однако «держит руку на пульсе» через миссию руководителя РФПИ Дмитриева, который буквально челночит «неподалёку». Ревнивые замечания высших российских чиновников, отвечающих за внешнюю политику, только убеждали, что миссия Дмитриева согласована на самом верху, а потому они могут лишь выражать скрытое неудовольствие своим отстранением от конкретной работы, но не ее содержанием. В отличие от пресловутых Минских соглашений, набросанных, как известно, «на коленке» в самолете, эти предварительные пункты «набрасываются» долго, сложно и очень конфликтно. Строптивость Зеленского и его спонсоров пришлось давить угрозой коррупционных расследований, да и европейцам тоже продемонстрировала аналогичную дубинку, проведя превентивные действия против бывшей европейской чиновницы весьма высокого ранга. Прямо с украинскими событиями они не связаны, но трактовать такой намек можно достаточно широко. По всей видимости, всё происходящее прямо укладывается в итоги встречи в Анкоридже, которая внешне завершилась ничем, однако именно после нее Америка всерьез, а не наскоком, как ранее, занялась своими «партнерами», причем выступала при этом своеобразным «адвокатом дьявола», буквально пробивая озвученные в Анкоридже российские условия. Скорее всего, именно в Анкоридже российское руководство озвучило свои условия подписания мирного соглашения и предложило Трампу то, что тот любит называть «сделкой» - обеспечьте наши условия, и тогда мы готовы к предметному разговору. Поэтому России и нет на консультациях, так как пока речь идет о принуждении Киева и Европы, которое должен обеспечить Трамп. Логично, что в ходе переговоров возникают вопросы, требующие уточнений и определенных компромиссов — поэтому и миссия Дмитриева, который такие уточнения обеспечивает, хотя и «со стороны». Роль Дмитриева здесь — скорее техническая, как канал прямой связи с высшим российским руководством, чем чисто переговорная. Перед нами — вполне рабочий процесс на завершающей стадии, после чего на стол будет положен «окончательный предварительный» документ. Сроки назвать сейчас сложно, но судя по «20 пунктам» Зеленского — уже довольно скоро. Интерес Трампа остается неизменным. Нобелевская премия за очередной погашенный конфликт — это хорошо, но на кону более важные вещи. Трампу нужно прекращение конфликта для формирования угрозы для Европы. Потенциальной или реальной — это пока не важно. Важно, что худший кошмар Европы после перемирия на Украине начнет воплощаться в жизнь — высвободившаяся российская военная машина и заметное обострение общей остановки на Балтике. Трампу нужен аргумент, с помощью которого он будет разговаривать с европейцами. Нынешнее положение дел его не устраивает — Европа является одним из крупнейших рынков сбыта Китая, поэтому перераспределение (естественно, конфликтное) этого рынка в пользу Америки — ключевая задача для формирования нового мирового порядка Трампа. В этом смысле позиция европейцев на переговорах по Украине тоже более чем очевидна — они добиваются таких условий перемирия, которые сделают угрозу Трампа минимальной из всех возможных. Поэтому «20 пунктов» - это почти окончательный план действий, но оценить его в совокупности можно будет только после того, как он будет согласован «с той стороны» окончательно. Вполне возможно, что текст соглашения Кремль не устроит — как раз из-за перекоса в сторону интересов Европы и Украины (что не исключено, так как первоначальный план Трампа уже претерпел серьезные корректировки именно в этом направлении) |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot | Канал «Книги» @no_openspace_books

Демографический кризис и техно-фронтир: как человечество может перестать стареть и умирать (2) Метрополия даёт технологии, инфраструктуру, финансирование. Фронтир — поток молодых людей, культурные и технологические импульсы. Миграция может служить временным буфером, но не заменяет воспроизводство. Вместе они создают двухконтурное поле, где метрополия стабилизируется, фронтир растёт и развивает человечество. Да, есть риски. В России — суровый климат даже с технологиями, экономические трудности, отток населения. Глобально — неравенство: фронтир и контроль над ним может быть доступен преимущественно элите. Сепаратизм и конфликты минимизируются стратегическим контролем и цифровыми мостами. Прототипы показывают потенциал, но не магию. NEOM сталкивается с задержками, масштаб проектов сокращён, The Line строится медленно. Prospera — нишевый проект для экспатов и биотех-компаний, демографический эффект минимален. Dubai растёт за счёт миграции, но СКР остаётся низким. Вывод: потенциал огромен, но требует доработки и целевых стимулов. Главный посыл: человечество нельзя спасти через запреты, выплаты или морализаторство. Нужно строить пространство, где рождаются дети, живут семьи и создаются технологии будущего. Метрополия — стабильность, фронтир — генерация. Вместе они способны замедлить демографический спад, сохранить инновации и адаптивность цивилизации. Пилотные кластеры в России к 2030 году — реалистичный первый шаг. Глобально — техно-фронтиры могут появиться на Арктике, океанских платформах, пустынях с солнечной энергией. Это системное решение, которое даёт шанс человечеству на новое поколение, без иллюзий и фальшивого оптимизма. |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot | Канал «Книги» @no_openspace_books

Демографический кризис и техно-фронтир: как человечество может перестать стареть и умирать (1) Реальность проста и жестока: рождаемость падает почти везде. Даже там, где раньше детей рождали как сорняки, семьи сегодня меньше. Урбанизация, образование, карьера, личностное развитие — всё это рационально и понятно. Но результат один: мир стареет, людей меньше, и этот процесс ускоряется. Можно ли просто раздать деньги или маткапитал и ждать чудес? На время это работает, но современный город — система, встроенно тормозящая воспроизводство. Высокие цены на жильё, стресс, конкуренция — люди откладывают детей или отказываются от них. Это не «плохие люди» — это системная аномалия индустриальной цивилизации. Классический фронтир XIX века сегодня не работает. Никто в 2025 году не поедет в тайгу или пустыню без жилья, связи с миром и возможности работать удалённо. Решение — техно-фронтир. Это автономные зоны свободы и экспериментов, но с современным комфортом: модульные дома, роботы и дроны для труда, возобновляемая энергия, цифровые коммуникации. Социальные эксперименты: упрощённое гражданство для семей, налоговые нулевки на 10–15 лет, бонусы за детей, образовательные программы с фокусом на семейные ценности — без пропаганды. Метрополия остаётся ядром стабильности. Здесь рождаемость радикально не вырастет — и это нормально. Метрополия аккумулирует знания старших поколений, продлевает жизнь через медицину и ИИ, поддерживает экономику. Фронтир — генератор: здесь рождаются дети, создаются новые социальные и технологические модели, генерируются культурные и инновационные импульсы для метрополии. Цель фронтира — стремиться к СКР 2.1+, к уровню замещения населения, но это требует целевого привлечения молодых семей из традиционных культур и стимулирования, которое реально работает. Возьмём Россию. Москва и Санкт-Петербург — СКР (суммарный коэффициент рождаемости) около 1.2–1.5, страна в целом — 1.4. Если ничего не делать, население продолжит падать. Сибирь, Урал, Дальний Восток — отток, старение. Классический северный фронтир не работает. Решение — Арктическо-Дальневосточный техно-фронтир: 5–10 новых кластеров по 50–200 тысяч жителей. Модульные города, возобновляемая энергия, ИИ-инфраструктура, цифровые мосты с метрополией. Важно понять: программы вроде «Дальневосточного гектара», где человеку дают только квадратные метры земли внутри существующей социальной и экономической структуры, не работают сами по себе. Чтобы люди оставались и рожали детей, нужно создавать пространство, где человек живёт иначе, чем в том мире, который он добровольно покинул. Стимулы: нулевые налоги для семей, бонусы за третьего ребёнка, льготы на жильё, упрощённое гражданство. Привлекаем семьи из России и соотечественников из стран с высоким СКР. Однако важно дистанцироваться от прошлых индустриальных проектов, таких как предложения по созданию новых городов в Сибири и Арктике, ассоциируемые с Сергеем Шойгу. Эти инициативы фокусировались на ресурсоёмкой индустриализации, "повороте на Восток" и освоении бюджетов, что вызвало скепсис из-за коррупционных скандалов в связанных с ним структурах. Техно-фронтир — это не про гигантские заводы и госмонополию, а про открытые, прозрачные лаборатории жизни, где приоритет — семьям и инновациям, а не ресурсам или геополитике. В отличие от тех подходов, где акцент был на "новой индустриализации" с привлечением ветеранов и жёстким государственным контролем, техно-фронтир должен строиться на принципах автономии и частных инвестиций. Прозрачность обеспечивается блокчейн-системами для распределения стимулов, независимым аудитом и международными партнёрствами — чтобы избежать "эффекта Долиной", где ассоциации с токсичными фигурами или скандалами обесценивают хорошую идею на подсознательном уровне.

Кремлевская высшая чиновничья верхушка, безусловно, крайне ревниво относится к истории резкого возвышения Дмитриева. Поэтому отклики на его миссию со стороны всех, кто функционально отвечает за внешнюю политику, призваны максимально снивелировать все его действия. А если получится - то и создать крах для его усилий. Это, конечно, не только ревность, но и опасения - если инструмент не работает, его кладут на полку или выбрасывают. Понятно, что они обеспокоены своим будущим. Но здесь возникает парадокс, который встроен в саму сложившуюся систему. Лояльность, как единственный способ удержаться на своем месте, требует от этих людей занимать «ястребиную» позицию. Пример - министр иностранных дел Лавров или экс-президент Медведев. Они, пожалуй, теперь даже большие ястребы, чем военные - им нужно доказывать, что они бесконечно преданы и полностью поддерживают линию руководства. Однако именно это не дает никакой возможности использовать их для той миссии, которую выполняет Дмитриев. Лавров неоднократно сталкивался с ситуацией, когда его условия воспринимались как заведомо неприемлемые, что закрывало содержательный диалог. Поэтому потребовалась фигура, не имеющая ястребиного бэкграунда. Почему именно Дмитриев? Дмитриев — один из немногих в российской верхушке, кого на Западе знают лично много лет и к кому сохраняют минимальное доверие (РФПИ, деловые связи, отсутствие токсичных политических заявлений) Он уже несколько лет негласно выполняет роль «неофициального канала» по чувствительным экономическим и гуманитарным вопросам У него есть английский на уровне носителя и манера общения, приемлемая для американских бизнес-элит. Это вам не пиджин-инглиш уровня «Лет ми спик фром май харт» То есть выбор: не столько «анти-ястреб», сколько «единственный, кого ещё готовы слушать на той стороне». Возникала проблема - если миссия Дмитриева увенчается успехом, «ястребы» могут внезапно, скажем так, отодвинуты в сторону. А в современной российской Византии это почти приговор. Логично, что они крайне ревниво относятся к любой информации о его переговорах и делают все, чтобы дискредитировать и их, и его фигуру. Либо как минимум снизить их значимость. Нюанс в том, что позиция Дмитриева в этой всей ситуации - одноразовая. Даже если он добьется успеха, его в лучшем случае наградят, но менять балансы - а зачем? Он выполнит поручение (предположим, что выполнит), получит заслуженную награду, возможно даже некоторое повышение в иерархии, но на этом и всё. Лояльные чиновники не пострадают - они опора режима власти, и менять их нет никакого резона. Скорее всего, они это понимают, но рефлекторно действуют так просто потому что иначе не могут.

Риторика США в отношении Венесуэлы претерпела трансформацию. Ранее акцент делался на борьбе с наркотрафиком, теперь же на первый план выходит требование о возвращении «американских активов», которые, по мнению США, были «захвачены» венесуэльским государством. В рамках этой политики американские власти предпринимают меры против танкеров с венесуэльской нефтью, что фактически блокирует их поставки на международные рынки. С точки зрения формальной логики в этом требовании есть рациональное зерно: в нулевые годы Уго Чавес проводил политику национализации нефтяной отрасли, постепенно увеличивая участие государственной PDVSA в совместных предприятиях с американскими компаниями, включая ExxonMobil, ConocoPhillips и Chevron. В 2007 году многие активы оказались полностью под управлением PDVSA, а процедуры компенсации бывшим владельцам носили (мягко говоря) очень неоднородный характер и часто оспаривались в международных судах. Такой подход можно рассматривать как форму принудительного отчуждения, что Трамп сегодня и использует в своих требованиях возвращения американской собственности. Однако возвращать есть мало что: венесуэльская нефтяная отрасль за прошедшие почти двадцать лет существенно деградировала. Падение добычи нефти более чем в 3-4 раза за 20 лет связано как с санкциями, так и с деградацией и усиливающейся технологической отсталостью отрасли. На производство и управление сильно повлияли сочетание технологических ограничений, санкций и недостаточно квалифицированное управление. По экспертным оценкам, на предприятиях PDVSA лишь около 20% персонала обладают полной профессиональной подготовкой в нефтяной сфере, остальные — преимущественно сотрудники с ограниченным опытом работы в отрасли. Помимо официальной риторики, действия США отражают более широкий геополитический контекст. Китай за последние годы вложил в венесуэльскую экономику порядка 60 млрд долларов, включая инвестиции в инфраструктурные проекты и нефтяной сектор. Ограничение доступа венесуэльских ресурсов и давления на китайские интересы в регионе позволяет США укреплять свои позиции на континенте и в будущих переговорах о распределении сфер влияния с Китаем. Ранее подобные меры применялись, например, в Панаме. Таким образом, санкции и блокировка нефтяных поставок служат одновременно нескольким целям: они формально связаны с борьбой с наркотрафиком и защитой «американской собственности», но стратегическая цель — ограничение влияния Китая в регионе и укрепление американского присутствия на континенте. Реальные задачи внешней политики часто маскируются под юридические или экономические предлоги, что можно увидеть и в этом случае. Венесуэла в нынешнем контексте явно выступает примером страны, где формальные поводы и стратегические интересы США прямо пересекаются. |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot | Канал «Книги» @no_openspace_books

Выступление Путина на коллегии министерства обороны можно назвать ориентированием армии и ее высшего руководства на будущее столкновение с Европой. Во всяком случае жесткое разделение Запада на США, с которыми Россия готова взаимодействовать, и Европу, которой были даны крайне уничижительные характеристики в стиле Медведева, создает полное впечатление о том, что до постановки вопроса «Европа-враг» остался буквально один шаг. В целом это вполне резонирует с заявлениями европейских политиков, и вчера же прозвучала фраза канцлера Германии о необходимости финансирования армии Украины еще два года (из средств России, замороженных в Европе) для продолжения войны, хотя это и было традиционно для политиков названо более пафосно стремлением к миру и завершению войны: «...Мы будем использовать российские активы для финансирования Вооруженных сил Украины как минимум два года. Этот шаг направлен не на затягивание войны, а на ее скорейшее завершение...» Возникает вполне обоснованное предположение, что в течение ближайших двух лет и Россия, и Европа будут находиться в предвоенном периоде подготовки к столкновению. Украинский конфликт рассматривается Европой как фактор связывания России, а по возможности — и перспективный второй фронт в случае прямого столкновения. Россия может в таком случае рассматривать украинский конфликт как полигон и как создание плацдарма (либо в зависимости от обстоятельств) — буферной зоны, которые предотвратят либо снизят до минимума возможность открытия такого второго фронта. Локация будущего столкновения неизвестна, но диктуется географией — по всей видимости, это будет Балтийский регион в пределах трех балтийских стран, Калининградской области и частично Польши. Морской театр военных действий — Балтика. С учетом ограниченности театра военных действий применение ядерного оружия с обеих сторон выглядит крайне маловероятным (за исключением чисто тактических решений, но это тоже не выглядит убедительно), поэтому военные действия, если они все-таки состоятся, будут вестись в конвенциональном поле. Оценивать силы и соотношения сторон сейчас не имеет смысла — вопрос не столько в текущем состоянии, сколько в динамике подготовки к будущему конфликту. Однако то, что его вероятность растет, сомнений не вызывает. |Закрытый канал: https://t.me/no_open_expansion_bot | Канал «Книги» @no_openspace_books

Реакция на события в Одинцовском районе не оставляет сомнений — она в очередной раз станет поиском стрелочников и общими фразами крайне туманного содержания. В этот раз в силу того, что нападение было произведено с помощью холодного оружия, сделать акцент на запрете оружия огнестрельного вряд ли удастся, но нет сомнений — общее направление будет тщательно уходить от реальных системных причин, так как они лежат далеко за пределами этой школы. Культ насилия — оборотная и неотъемлемая часть тотальной апатии общества, которую власть воспринимает за «стабильность». Ключевой критерий лояльности — молчание, любые попытки озвучивать проблемы — экстремизм. Однако держать наглухо закрытым пространство нельзя, поэтому есть ряд тем, на которые буквально закрывают глаза. Тем, которые в нормальном обществе находятся за гранью допустимого, но в конкретных условиях перестают казаться «не-нормой». Это ксенофобия, культ силы, ненависть к «врагам», список которых может быть крайне широким. Когда депутат Госдумы прямо призывает убить (физически) двадцать процентов населения, не согласных с линией президента, и остается депутатом, когда руководитель одного из крупнейших информационных агентств призывает взорвать ядерное устройство над нашей территорией просто для того, чтобы продемонстрировать степень решимости неким абстрактным врагам (если они так с собой, представляете, что они сделают с нами?), когда тема применения оружия массового поражения становится не просто допустимой, а буквально «нормой», причем из уст очень высоких должностных лиц и ведущих федеральных каналов буквально по любому незначительному поводу — нелепо полагать, что метастазы насилия не будут проникать во все поры общества и оно «нормализуется» в общественном сознании. Уже поэтому системная оценка случившегося в Одинцово выглядит, мягко говоря, не очень реалистичной — в таком случае придется делать выводы и в отношении всей проводимой политики, что является чистой воды фантастикой. Поэтому на трагедии сделают пиар депутаты, ее заболтают, кого-то накажут, на чём примерно через неделю всё забудут. До следующего раза. Безусловно, в каждом конкретном случае всегда есть очень конкретные причины и поводы, которые «сорвали резьбу» у конкретного преступника, однако объективная часть происходящего с каждым разом проступает всё более явственно.